Пепельное небо
Шрифт:
— Ничего особенного там нет.
— Так вот зачем ты пришел сюда — найти свою мать, свою святую? — спрашивает Брэдвел.
Партридж игнорирует его тон.
— Как только я увидел ее вещи, я стал сомневаться во всем, что мне говорили, чему меня учили. Мне говорили, что она умерла, поэтому я и в этом стал сомневаться.
— А что, если она действительно умерла? — спрашивает Брэдвел.
— Ну, я уже свыкся с этой мыслью, — стоически отвечает Партридж.
— Мы все свыклись с этой мыслью, — замечает Брэдвел. — Почти у каждого из нас
Брэдвел не знает историю Прессии, но и так понятно, что произошло. У каждого из выживших есть своя история. Партридж тоже ничего не знает о Прессии, и ей сейчас не хочется, чтобы он знал.
— Партриджу нужно найти Ломбард-стрит. Они там жили. По крайней мере, он может начать поиски оттуда, — говорит Прессия Брэдвелу, — и ему нужна старая карта города.
— Почему я должен ему помогать? — недоуменно спрашивает Брэдвел.
— Может быть, он нам тоже сможет помочь, — отвечает Прессия.
— Нам не нужна помощь.
Партридж молчит. Брэдвел садится и смотрит на них обоих. Прессия наклоняется к нему.
— Может быть, тебе и не нужна помощь, но она нужна мне.
— Зачем он тебе нужен?
— Он мне выгоден. Может быть, меня вычеркнут из списка УСР. Мой дед болен. Он — все, что у меня есть. Без какой-либо помощи, я уверена… — внезапно ей становится плохо, как будто то, что она выскажет вслух свои страхи — что дед ее умрет, что ее саму заберет УСР и что из-за ее больной руки от нее не будет пользы, — сделает их реальностью. У нее пересыхает во рту, слова не идут с языка. Но затем она выпаливает на одном дыхании: — Мы не справимся.
Брэдвел пинает ящик. Птицы пугаются резкого движения и, так как им некуда деться, безумно трепещут под его рубашкой. Он бросает взгляд на Прессию, и она понимает, что он уступит им. И возможно, уступит ради нее.
Ей не нужно сочувствие, она ненавидит жалость, поэтому она быстро произносит:
— Нам просто нужна карта. Дойти мы и сами сможем.
Брэдвел качает головой.
— С нами ничего не случится, — пытается убедить его Прессия.
— Ты могла бы справиться, но он — нет. Он не приспособлен к нашей среде. Мы просто зря потеряем отличного идеального Чистого, если позволим ему выйти и за первым же поворотом попасться в руки группи, которые снесут ему голову.
— Спасибо за доверие, — произносит Партридж.
— Какая улица? — перебил Брэдвел.
— Ломбард-стрит, — ответил Партридж, — десять дробь пятьдесят четыре, Ломбард-стрит.
— Если улица существует, я отведу тебя к ней. А затем, наверное, тебе нужно будет спешить обратно под Купол, к папочке.
Партридж начинает сердиться. Он наклоняется вперед:
— Мне не нужны никакие…
Прессия прерывает его:
— Давай карту. Если ты доведешь нас до Ломбард-стрит, это будет здорово.
Брэдвел смотрит на Партриджа, давая тому шанс закончить фразу. Но Партридж признает, что Прессия права. Сейчас нужно принимать любую помощь, какую предлагают.
— Да, это было бы здорово, — соглашается Партридж, — мы больше ничего не попросим.
— Ладно, — вздыхает Брэдвел, — это не так просто, знаете ли. Если на улице не было никаких важных зданий, то она потеряна для нас. И если она была близко к центру города, она просто стала частью Бутовых полей. Я ничего не гарантирую.
Брэдвел приседает и открывает ящик. После нескольких минут осторожного перебирания бумаг он извлекает старую, рваную и мятую карту города.
— Ломбард-стрит, — бормочет он и раскладывает карту на полу. Прессия и Партридж опускаются на колени рядом с ним. Брэдвел пробегает пальцем по сетке с одной стороны, затем указывает на секцию 2Е.
— Ты ее видишь? — спрашивает Прессия, и внезапно ее охватывает надежда, что дом все еще стоит. Она надеется, что, несмотря на все что произошло, улица осталась такой же, какой была прежде: большие дома в аккуратный ряд с белыми каменными ступенями и симпатичными воротами, окна с занавесками, ведущие в красивые комнаты, велосипеды, припаркованные перед воротами, гуляющие собаки, люди с колясками. Она не знает, зачем позволяет себе эту надежду. Может быть, все дело в Чистом с его заразительным оптимизмом.
Палец Брэдвела останавливается на пересечении линий.
— Слушай, тебе всегда так везет? — спрашивает он Партриджа.
— Что? Где это?
— Я знаю точно, где находится Ломбард-стрит.
Он встает и выходит из хранилища в более просторную комнату, затем опускается на колени рядом с разрушенной стеной и вынимает несколько кирпичей, открывая отверстие, заполненное оружием, крюками и ножами. Брэдвел вытаскивает несколько из них и приносит обратно в холодильную камеру. Каждый получает по ножу. Прессии приходится по душе приятная тяжесть ножа, если не думать о том, для чего его использовали здесь, в мясной лавке, мясники и для чего — Брэдвел.
— На всякий случай, — поясняет он, и нож опускается в петли на внутренней стороне его куртки. Затем он берет пистолет. — Я нашел кучу оглушающего оружия. Сначала я думал, что это что-то вроде велосипедного насоса. Вместо пуль у них картридж, который обеспечивает мощный удар в голову коровы или свиньи. Хорош для рукопашного боя или когда вас атаковали группи.
— Я могу посмотреть? — спрашивает Партридж.
Брэдвел протягивает ему пистолет, и Партридж аккуратно берет его, словно маленькую хрупкую зверушку.
— Впервые я опробовал его на группи, — рассказывает Брэдвел. — Я вытащил пистолет из-за пояса и нашел затылок в этом плотном клубке тел. Я нажал на курок, и голова обмякла. Группи, должно быть, почувствовали внезапный шок смерти во всех своих общих клетках. Они крутились и извивались, будто пытались избавиться от мертвого тела. Его голова висела и хлопала. Я убежал.
— Я не знаю, смогу ли сделать такое, — говорит Прессия, глядя на нож в руке.
— В случае борьбы не на жизнь, а насмерть, — замечает Партридж, — я думаю, сможешь.