Пепельные цветы
Шрифт:
– У Маклахена всегда всё на ходу.
– Где Джайя?
– Это кто?
– в лице хозяина ничего не изменилось. Ни один мускул не дрогнул, не осёкся голос, не забегали глаза.
– Г-гэ-эде она?
– Это черномазая, что ли?.. А я почём знаю. Я за ней по пятам не ходил. Но думаю, утопилась она.
Деллахи посмотрел в деревянно-безразличные глаза хозяина, покачал головой.
– С чего бы это?
– спросил.
– Да вы тут все пришибленные. Не удивлюсь, если завтра и ты вздёрнешься.
– Угу. Ладно.
–
– П-пойдём, посмотрим.
– Чего это?
– М-мэ-э-моторку.
– А. Посмотреть хочешь?
– глаза Маклахена пробежали по лицу Деллахи, моргнули, пряча какую-то мысль.
– Ну, пойдём.
Шумной ватагой ввалились вдруг с улицы им навстречу остальные. Лицо Маклахена перекосилось презрительным оскалом, когда эти четверо, шумя, болтая, смеясь, наполнили собой гостиную. И даже при виде его лица веселье их не стихло, хотя и пошло на убыль.
– Деллахи!
– обрадовалась Гленда.
– Ну где же вы были? Пропустили такое зрелище!
– Он тут мышей ловил, - ухмыльнулся Маклахен.
– Мышей?.. Какой ужас!
– А куда это вы, Деллахи?
– спросил Липси, покосившись на стоящего рядом Маклахена.
– К-кое что п-пэ-э-проверим, - бросил Деллахи.
– Твоё какое дело?
– огрызнулся хозяин.
Они вышли в пепельный полумрак, под чёрное небо. Маклахен, зажимая рот рукой пошёл к причалу. Деллахи едва поспевал за ним, то и дело оскальзываясь на заиндевелой траве. Не растянуться бы только, не дать повода этому скоту посмеяться лишний раз.
Чуть в стороне от причала стоял деревянный трёхстенный сарай, укрывавший вытащенную на берег лодку. Здесь же висела вдоль стены старая латанная-перелатанная сеть, стояли в углу пара вёсел и багор, лежал в ящике в углу аккуратно сложенный инструмент. Всё это было укрыто толстым слоем пепла и пыли. Пепел поднимался с земли облачками при каждом шаге, скрадывал шаги, делая их бесшумными.
Маклахен остановился в углу, возле вёсел, припал плечом к стене, кивнул на лодку.
– Вот. Смотри, чего хотел.
Деллахи кивнул, подошёл к лодке. Постучал ногой по борту, сбивая пепел. Сдёрнул брезент со снятого мотора, вдохнул запах бензина.
Маклахен шевельнулся, отошёл от стены. Задумчиво провёл рукой по рукояти весла, посмотрел на почерневшие пальцы.
Деллахи следил за ним краем глаза.
Если бы сейчас Маклахен ринулся на него с этим веслом, всё было бы здорово, всё решилось бы само собой, и Деллахи не испытывал бы потом никаких угрызений совести.
Он даже изменил положение, чтобы стать к Маклахену не вполоборота, а спиной: давай, ублюдок, бей! Оглядывая мотор, настороженно прислушивался к каждому движению позади.
Но нет, вряд ли эта сволочь посмеет. Все видели, что они пошли вместе, а значит, никакая ложь не поможет. Хозяин может потом сочинять сколько угодно баек про то, как Деллахи вдруг подскользнулся на причале и упал в море, и ушёл ко дну, пока Маклахен бегал за веслом, чтобы протянуть ему руку помощи. Никто не поверит, всем будет совершенно очевидно, что на самом деле Деллахи убит.
Другой вопрос, что этому уроду совершенно безразлично, кто и что будет о нём думать. Ему ведь и остальных порешить не велика проблема. Плюс-минус пять человек (Гленду считаем за двоих) — это и ничто для него. Для него чья-то смерть — это такая же несерьёзная вещь, как и для Деллахи.
Маклахен отставил весло, взялся за багор.
Ну, давай, давай!.. Выдернуть из кармана пистолет, снять предохранитель, отвести затвор, нажать на спуск — пара секунд. Успеешь ли ты за это время ударить? Тебе ведь ещё и попасть нужно...
Он услышал, как Маклахен, коротко и быстро вдохнув тяжёлый воздух, сделал шаг к нему.
23. День двадцать первый. Беатрис
Перелом ноги — это всегда плохо. Беатрис довелось однажды испытать все прелести от последствий неудачного прыжка через лужу.
Перелом души — это как оценить? Зависит от последствий, наверное. Чья-то душа после перелома уже никогда не полетит... да что там — не пойдёт даже, и будет обречена на инвалидную коляску на всю оставшуюся жизнь. А у другого продолжит летать и, однажды познав боль падения, будет забираться в такие выси, в которые раньше даже смотреть не отваживалась.
Беатрис чувствовала, что у её души что-то вот-вот сломается. Крыло это будет или... или шея, она не знала, а только предвидела некий перелом.
Ну и что. Всё равно скоро умирать...
Да ну тебя, нытик!
Душу отравили газами, ненавистью и страхом. Прошлой ночью Беатрис снилось, что у неё в груди, где-то под сердцем, поселилась лягушка. Холодная, скользкая лягушка, которая всё квакает и квакает, и возится, царапая коготками, и студит сердце. Беатрис попыталась с ней заговорить, но лягушка не отвечала, а только всё противно трепыхалась и трепыхалась.
Вот такая же, наверное, живёт в голове у Ллойда...
– Не нравится мне это, - Липси посмотрел вслед ушедшим Маклахену и Деллахи.
– Что они задумали?
Он даже подошёл к окну, чтобы понаблюдать, куда они пойдут. Но разве можно увидеть что-нибудь дальше двадцати шагов в этом мире без солнца и с ядовитой пылью вместо воздуха.
Какие же они все глупые, безалаберные! Как у них ума только хватило (точнее, наоборот — не хватило) выйти из подвала, а потом ещё и из дома, в этот туман, и пускать там фейерверки и плясать и кричать от радости?! Это же совершенное безумие!
– Что может задумать Деллахи?
– улыбнулась Беатрис.
С некоторых пор она считала бывшего солдата единственным здесь мужчиной, на которого можно целиком и полностью положиться. Если он не сделает того, что требуется, то только потому, что у него не хватило сил, а не потому, что испугался или ему не хотелось.