Перед прочтением — сжечь!
Шрифт:
— Это Ракитный, председатель Общества любителей «Жигулёвского», я как-то ещё во время предвыборной кампании слышал на одном из митингов его выступление в поддержку Шлакоблочко, — подсказал Шурик.
— Смотри, смотри! — перешёл вдруг на шёпот Лёха. — Это там с ними не Глан Обалдян? Точно, он! Видишь?
Я тоже узнал своего ночного собеседника, приходившего тогда на Мишанину дачу с двумя мордоворотами, хотя сегодня он и был одет, как турист, в какую-то клетчатую ковбойку, старые джинсы и мятую панаму. Спустившись на пару с мэром к воде, они пристроились неподалёку от сидящего на берегу главы районной администрации и забросили удочки. Чуть
— А это кто? — кивнул я на них Шурику.
— Чёрные? Да это ребята Ракитного, Рустам и Гази, его помощники по обществу любителей «Жигулёвского». Из-за них как раз весь этот понт насчёт скинхедов и пошёл, им тогда в свалке по рожам досталось, вот Шлакоблочко с Килем и раздули эту историю…
Увидев появившегося на поляне отставного майора Петруненко с удочкой в одной руке и бутылкой «Клинского» в другой, я отпустил раздвинутые ветки и повернулся к автобусу.
— Поехали отсюда. Мы тут ни с кем ни о чем не договоримся. Это же одна компания.
— И что теперь? — уныло спросил Лёха.
— Ничего, — пожал я плечами. — Просто надо всем им платить…
В таком невесёлом расположении духа мы сели в автобус и возвратились в город. Хочешь — не хочешь, а начатое надо было доводить до конца, тем более что книги сплошным потоком уходила в магазины.
К концу рабочего дня состоялся ещё один телефонный разговор с Ракитным, и уже со следующего утра у нас в издательстве появились два облачённых в чёрную форму охранника с надписью «Security» на рукавах и пластиковыми дубинками у пояса, которые оборудовали себе пост у входа в подвал, установив там два крутящихся кожаных кресла и однотумбовый стол с тумбочкой, в которую мы и поставили обусловленные подписанным тут же договором шесть бутылок «Жигулёвского». Парни додежурили до вечера, а на ночь их сменила другая пара — те самые Рустам и Гази, которых мы видели вчера у костра на берегу озера Круглого.
— Ладно, — сказал я, видя, что запущенный процесс идёт уже почти без нашего участия. — Покуда есть небольшая пауза и нас никто не схватил за горло, я смотаюсь на недельку к Светке в деревню, а к началу платежей возвращусь обратно.
Лёха при этих словах недовольно скуксился, Виталька было тоже дёрнулся что-то возразить, но поскольку прямой необходимости в моём присутствии в подвале или на складе не было, то им не осталось ничего другого, как махнуть рукой и отпустить меня на побывку.
— Только не задерживайся там надолго, — проворчал Лёха. — После десятого должны начинаться расчёты, так что будет лучше, если мы будем в это время все вместе.
— Хорошо, — пообещал я и, побросав в дорожную сумку кое-какие личные вещи да накупленные в качестве гостинцев шоколадки, сел на семибратовский автобус и отправился разыскивать Светкину деревню и расхваленный ею сеновал.
Осуществить задуманное оказалось и в самом деле весьма несложно. Деревня с названием типа Загуляевка или Закаляевка была на трассе всего одна, и называлась она Заголянка, поскольку рядом с нею находились два хорошо видимых со стороны шоссе больших и голых от растительности холма округлой формы, окружённые с трёх сторон густым зелёным массивом, что очень походило на то, как если бы некая огромная бабища задрала по нужде свою широченную зелёную юбку и заголила на виду у всех ядрёные круглые ягодицы.
Этот малохудожественный образ усиливала протекающая между холмами небольшая —
Вывалив на стол перед бабушкой Зиной горку шоколадок «Сударушка» и батончиков «Баунти», я оплатил себе этим самым право бесконтрольной ночёвки на её душистом и шуршащем сеновале, куда ко мне каждую из этих десяти сказочных ночей забиралась по сбитой из круглых жердей лестнице неугомонная и безудержная в своих любовных фантазиях Светка, и устраивала там та-ако-о-о-е-е…
Впрочем, я не хочу уподобляться здесь тем, кто превращает страницы своих сочинений в замочные скважины для подглядывания в чужие спальни, а поэтому пусть эти сладостные минуты останутся достоянием лишь моей и Светкиной памяти. Они принадлежат только нам двоим и никому другому больше. Да, правду сказать, и не единственно же одним только кувырканием на сеновале была заполнена эта волшебная десятидневка в Заголянке — мы много купались в реке, загорали, гуляли по окрестным лесам и холмам, поливали указанные бабой Зиной грядки, пили на открытой веранде душистый крепкий чай, заваренный с добавлением молодых смородиновых листьев, а потом до самых звёзд сидели на скамейке перед воротами её дома, дурея от пения соловьёв, кислорода и растворяющего нас, точно сахар в кипятке, ощущения счастья.
Несмотря на свою традиционную для русских деревень ширину, улица была настолько густо обсажена тополями и вязами, что они образовывали почти полностью закрывающие собой небесную высь своды, и только над нашей скамейкой кроны образовывали большой прямоугольный просвет, в котором мы, как на экране кинотеатра, наблюдали за кружащимися над нашими головами лепестками созвездий да маневрирующими между ними огоньками спутников.
— Это наше с тобой секретное окно, — глядя однажды в этот прямоугольник, сказала мне Светка.
— Угу, — согласился я. — В секретный сад. В котором никогда не заканчивается пора цветения…
Так промелькнула неделя, пошла другая. Я и не заметил, как подкралось и потом вдруг осталось за спиной обусловленное десятое число, к которому я обещал ребятам возвратиться в город. По правде сказать, мне очень не хотелось прерывать эту деревенскую идиллию, но быть — пускай даже и в глазах такого мудака, как Лёха — дезертиром и сволочью мне не хотелось тоже.
Так что, как ни крути, а всему наступает конец.
И в один из особенно райских и беззаботно-счастливых вечеров я случайно услышал, что на следующее утро сосед бабы Зины Иван Иванович Перевершин собирается ехать на своей машине в город и готов прихватить с собой за компанию и кого-нибудь из попутчиков. Подумав, что это было бы мне намного лучше, чем тащиться пешком до трассы и торчать там неизвестно сколько времени в ожидании проходящего мимо заголянского поворота автобуса, а потом чуть ли не два часа трястись в нём, стоя в заложенном мешками и сумками проходе, поскольку занять свободные места можно, только отправляясь с одного из конечных пунктов, я постучал в оконце дома Ивана Ивановича и, вызвав его на крыльцо, договорился о времени нашего утреннего выезда.