Перед штормом
Шрифт:
Однажды у Нежданова Гапон застал такую картину: посредине чайной на полу сидели два оборванца, которые поочерёдно отвечали на вопросы заполнивших помещение простолюдинов. Публика была настроена благодушно и даже весело, несмотря на страшные россказни бродяг.
— Значит, конец света и никто не изловчится и не спасётся? — весело спросил у них рослый парень.
— Конец свету — значит, усему конец, усему конец, — подтвердил один из оборванцев, а другой вдруг заговорил страстно
— Грешны все. Все грешны. Никому спасения не будет. Так отдай же, что имеешь, ближнему.
— Это как же значит? — врезался в разговор Гапон. — Отдай жену дяде, а сам иди к б…? Так, что ли?
Смех колыхнул духоту чайной. Оборванцы настороженно озирались. Гапон поднял руку, и аудитория притихла!
— Слышали, что суют простому человеку? Конец света, и потому отдай, что имеешь. Не купите нас на эти сказки, лучше убирайтесь отсюда, пока мы вам не накостыляли по шее.
Чайная загоготала. Рослый парень склонился над оборванцами, одного из них легко поднял в воздух и пихнул к дверям. Другой поторопился сам. Чайная гудела одобрительно.
— А кто же они такие? — спросил кто-то. — Ведь так сладко про конец света поведали нам…
— Чушь! — громко ответил Гапон. — Бог создал землю, воду, жизнь не для того, чтобы всё это уничтожить!
— И то верно.
— Правильно!
— Не видно что-то, чтобы наши господа заводчики готовились к концу света — с первого числа новое снижение расценок.
Снова дружный смех, который, впрочем, тут же затих, а тот же голос сказал угрюмо:
— Грабят нас и под конец света, и под его начало…
— Если поглядеть на всё, что делается, можно подумать, что бог не знает горя простых людей, — сказал Гапон, обводя людей внимательным взглядом.
— И то верно.
Гапона позвали за стол, на котором стоял обвешанный баранками ведёрный самовар. Вокруг сидело человек десять, по виду фабричных рабочих. Они раздвинулись, и Гапон пристроился в тесный круг, получил кружку чая, баранок и с удовольствием принялся чаёвничать. Ему стали задавать вопросы.
В это время он был уже достаточно начитан, все вечера проводил дома за книгами, которые брал в библиотеке, поражая библиотекарш разнообразием интересов. Кроме того, выписывал журнал «Природа и люди» и от корки до корки прочитывал каждый номер, а это было издание содержательное. У него была феноменальная память на всё прочитанное. Словом, его ответы на вопросы явно понравились людям. Кто-то поставил перед ним гранёный шкалик с водкой, но Гапон решительно отодвинул его от себя:
— Не пью и вам не советую. Если разобраться, темнота наша непробудная — от пьянства и покорность наша перед всеми начальниками тоже от пьянства, ибо водка разум мутит и не даёт понятия…
— Ты пей, да дело разумей, — сказал кто-то из глубины.
— Хочу разуметь без этого.
Гапон посидел в чайной часа полтора, и потом вся компания пошла провожать его до трамвая. Всю дорогу продолжался разговор, на остановке из-за него пропустили два трамвая. Говорили всё про то же — есть ли где на земле справедливость…
Наконец Гапон вскочил в уже тронувшийся вагон и долго ещё махал с площадки рукой. Провожавшие тоже махали ему. Очень хорошо было на душе у Гапона — опять он пережил упоение властью над людьми. Вспоминая, как всё было в чайной, он незаметно доехал до Садовой. Здесь сошёл с трамвая и направился в сторону Апраксина рынка, где снимал комнату в дешёвом пансионе-гостинице.
Придя домой, он разделся, лёг в постель и, довольный собой, тут же заснул.
Агент наружного наблюдения по кличке «Проня» той же ночью подал рапорт о наблюдённом им в чайной Нежданова неизвестном, который вёл среди посетителей подозрительные разговоры и заявил, будто он священник. Агент «провёл» неизвестного до дома и установил, что он — жилец гостиницы Соломатина, приезжий Гапон Георгий Аполлонович. Это, кажется, первое упоминание в документах петербургской охранки полностью имени, отчества и фамилии Гапона.
Неудивительно, что Зубатов, одержимый идеей умиротворения рабочих, сразу обратил внимание на первые же донесения о Гапоне. Но далеко не сразу привлёк его к работе.
Ещё только начала распространяться молва о проповедях Гапона в церкви Галерной гавани, ему была устроена одна из многочисленных проверок.
По инстанциям дополз до охранки донос дьякона этой церкви о том, что отец Гапон в своих проповедях даёт верующим всякие сомнительные советы о политике. Агенту охранки Охломову («Юрист») было поручено прослушать проповедь Гапона и поговорить с ним.
Вот что агент написал в отчёте:
«В проповеди священник Гапон говорил о том, откуда обездоленный человек может ждать помощи. Обращаясь к тем, кто уповают не на бога, а на разных политиков, он призвал не верить социал-демократам, так как все они евреи, инаковерцы, и призвал молить бога, чтобы царь сам даровал своему народу лучшую жизнь, однако в отношении ныне царствующей особы государя-императора никаких осуждающих слов сказано не было, но не было и моления ему «многая лета». Проповедь тем не менее слушалась с удивительным вниманием, и после люди с благодарностью подходили к священнику и даже прикладывались к его руке. В последовавшей затем моей беседе с ним священник высказывал разные оригинальные мысли вроде того, что самая деловая партия — это эсеры, но они, к сожалению, не религиозны и нарушают завет «не убий». Или что привычка народа к монархии сильнее всех её врагов, и что России нечего бояться революции в силу её неграмотности, что царь может вполне положиться на свою армию в силу того, что он сам полковник и знает все необходимые приказы и команды. Общее впечатление, что в голове у священника царя нет, а только так, разные случайные и спорные мысли».
На этом донесении рукой Зубатова начертано: «Всяких умников и без него достаточно, а простолюдяне его слушают и к руке его прикладываются».
Так или иначе, слава Гапона, умеющего говорить с простыми людьми, ширилась, и к тому времени, когда он начал свою миротворческую деятельность среди петербургских рабочих, в архиве министерства внутренних дел осело уже несколько документов, относящихся к его характеристике…
Мы помним, что в своё время Гапона со священнической должности в церкви Ольгинского приюта спихнул, написав на него заявление в синод, председатель комитета патронирования всех приютских домов и церквей гласный городской думы Аничков. Однако тогда вмешался помощник обер-прокурора синода Саблер, который пригласил Гапона в свою церковь. Но Аничков был, видать, личностью со злой и длинной памятью. Когда Гапон уже работал в церкви Галерной гавани, Аничков на своём бланке председателя комитета патронирования приютских домов и церквей написал в департамент полиции вроде бы служебную деловую записку: