Перед вахтой
Шрифт:
— Если бы одолеть Колодкина, тогда о чем еще мечтать, — с сомнением улыбнулся Антон.
— Никаких «если бы»! — одернул его Пал Палыч. — Настраивай себя только на победу. Настроиться — это очень важно.
— Легко настраиваться на победу, когда противник хотя бы равный, — вспомнил Антон огромные руки Колодкина.
— А что ты думал? Все, что тебе придется делать с нынешнего дня, это трудно. — Пал Палыч снова сел рядом. — Это очень трудно. Это на пределе
возможного. И иначе нельзя, потому что времени у нас нет.
— На пределе возможного подумать, что я стану сильнее Колодкина. Ведь его тело — громкий гимн
— На физической силе далеко не упрыгаешь, тут у нас не состязание подъемных кранов. Тебе надо стать лучше, — Пал Палыч подчеркнул это слово резким жестом, — Колодкина.
— То есть? — попросил Антон разъяснить.
Пал Палыч стал говорить, и капли, отрывавшиеся от решетки душа, звучно падая на желтый кафель, как бы отбивали задумчивый ритм его речи.
— Давно, примерно в твоем возрасте, я пришел к своему первому тренеру. Не буду называть его имени, оно тебе ничего не скажет. Это был человек крепкий и прозрачный, как кристалл. Мужество, воля, честность, доброта и трудолюбие, бескорыстие, самоотверженность и большая любовь к людям были
гранями этого кристалла. Он жил под девизом «другим можно — мне нельзя». Он говорил мне: «Паша, любая собственная слабость должна быть для тебя оскорбительна, как пощечина. Слабость — это преступление, потому что от твоей слабости все человечество становится немножко слабее. Слабый человек
ничего не может дать, никому не может помочь, никого не может защитить. Стань сильным, если ты уважаешь себя и хочешь быть нужным людям. Забудь, что такое лень, сонливость и желание увильнуть от работы. Берись за трудное и всегда доводи дело до конца. Тогда ты станешь сгустком энергии и воли. Ты будешь побеждать, а каждая твоя победа увеличивает число побед, одержанных человечеством». Он водил меня в театр на серьезные, благородные пьесы. Он требовал, чтобы я содержал себя в идеальном порядке и чистоте. Читать он разрешал мне только классическую литературу и биографии героев. Я бросил курить и не пил ни грамма спиртного. Через полтора года я получил приз чемпиона СССР.
— Роман, — сказал Антон.
— Что? — не понял Пал Палыч.
— Я говорю, что все это адский труд.
— Не только. Я привык запрещать себе и почувствовал высокое нравственное удовлетворение: Бесполезного труда не бывает. Ну как, принимаешь условия?
— От парада бы освободиться, — попросил Антон. — Для какой надобности мне там ногами бацать и карабин вскидывать?
— Чтобы было труднее, — ответил безжалостный тренер. — И чтобы никто не мог сказать, что ты поставлен в особо благоприятные условия. И чтобы было больше уважения к тебе… Да и командовать тебе надо поучиться, — усмехнулся напоследок Пал Палыч.
— Вы видели? — Антон покраснел, вспомнив занятия на плацу.
— Понаблюдал из окошка, — кивнул Пал Палыч. — Грустить не надо. Это исправимо. Ты только разозлись, что Дамир Сбоков что-то умеет делать лучше тебя.
Антон здорово разозлился, и это помогло. Каждый день занятий приносил маленькие успехи, и вскоре он командовал, как капрал-ветеран. Выдерживал паузы, вибрировал гортанью и широко прокатывал округлое строевое «р». Шагая, он не щадил подметок и асфальта, вытягивал позвоночник и задирал подбородок. Командир роты, взглянув как-то на шагающего в первой шеренге Антона Охотина, зажмурился от удовольствия, причмокнул, покачал головой и произнес:
— Плывет!
Антон тренировал в себе командирскую жилку. Внимательно осматривал строй своего отделения и делал замечания относительно несвежих подворотничков и подзапущенных причесок. Временные подчиненные удивлялись, исполняли и говорили с покорным смущением:
— Во дает Слоненок…
Этот «Слоненок» абсолютно не вязался с его теперешним положением, но, как известно, кличку не запретить и императорским указом. Один только есть путь избавиться от клички — заработать другую, получше.
— Во дает Слоненок! — раздавалось все чаще.
— Р-разговорчики в строю! — отреагировал на такое Антон в тот день, когда пришил на погоны две лычки, удостоверяющие его старшинское звание.
Но «Слоненок» не собирался пока от него отлипать.
Дни были набиты делами, как магазин автомата патронами.
Ни одной щели. После строевых занятий надо было выполнять учебные задания, чертежи и лабораторные работы. И каждый день заниматься боксом. Надо было готовиться к семинарам по политэкономии и к контрольным по математике. Одно «надо» цеплялось за другое «надо», и к сигналу «отбой» Антон едва доволакивал ноги до койки и засыпал раньше, чем закрывались глаза. Зато утром вскакивал первым и браво бежал на зарядку в одних трусах. Странно было вспомнить, что не так давно первое, о чем он думал, проснувшись, это как бы увильнуть от зарядки. На него взирали с недоумением, настолько внезапно и резко он переродился. И вдруг забылась кличка «Слоненок». Прилипла новая.
— Что с тобой деется, святой Антоний? — вопросил однажды Игорь Букинский.
У него не было времени выяснять, что за личность этот святой Антоний. По тону Игоря чувствовалось, что прозвище необидно. Он стал на него откликаться.
О, как прав был Пал Палыч! Все, что он теперь делал, было на грани возможного. Частенько хотелось все бросить, перечеркнуть безумные мечты и возвратиться к прежней, спокойной, задумчивой и приятной жизни. Но он гнал это желание.
Он хотел справиться с самим собой.
— Труднейшая задача побороть такого слабого субъекта, как курсант второго курса, — признался он однажды Григорию Шевалдину где-то на переходе между химическим кабинетом и библиотекой.
— Кажется, тренер обещал тебе за это высокое нравственное удовлетворение, — напомнил Григорий, без удовольствия озирая осунувшееся лицо приятеля. — Ну и как оно выглядывает?
— Я еще не бросил курить, — сказал Антон, вынул из губ Григория сигарету, раз затянулся, вставил окурок обратно и побежал по своим ужасно прочным делам.
Наступила суббота, день особый, и после занятий, надраивая щеткой палубу в классном коридоре, Антон гадал, что же делать, куда идти в эту субботу, но что теперь существует для него за пределами училища, а может, уже ничего не существует и ни к чему ходить в увольнения…
Выпущенный на вечернюю улицу, Антон боролся с собой и миновал три автоматные будки. Из четвертой он позвонил, и Леночка сказала, что она сидит дома, и ждет его звонка, и понимает, как ему тяжело и горько, и ей тоже нелегко и совестно, что так получается, но ничего не поделаешь, судьба, а теория вероятностей, по которой она никогда в жизни не должна была встретиться с Христо, на этот раз подвела. Леночка говорила длинно, сбивчиво и не всегда связно — так говорит правдивый человек, желающий сказать правду не теми