Перед восходом солнца
Шрифт:
Некоторые из них считают, что такой контроль неосуществим. А если и осуществим, то это и не контроль вовсе, а нечто вроде самогипноза.
Это, конечно, вздор. Элементы самогипноза отсутствуют. А если иной раз и возникают, то от них нет вреда.
Иные противники считают, что подобный контроль и весь процесс анализа доступен только лишь немногим. Дескать, это наука для немногих, она, дескать, не массового характера, как метод для излечения.
Ну что ж. И болезнь, связанная с психикой, относится весьма к немногим. Эта болезнь также не носит массового характера. И, стало быть, мотив противника неоснователен. Есть и еще довод у противников.
Эти мотивы обычно приводят те люди, которые страшатся заглянуть в самих себя, те люди, которых сжимают страхи, сжимают низшие силы, не позволяя им поднять свою голову, чтоб увидеть мир, освещенный ослепительным солнцем.
Именно об этих людях сказано у поэта:
О, горе! Бежать от блеска солнцаИ услады искать в тюрьме, при свете ночника…Эти люди согласны провести свою жизнь при свете ночника, только чтоб не потревожить своих страхов.
Каждая страница моей книги будет вызывать у таких людей лихорадку.
Уже я слышу визгливые их голоса. Когда-то один человек, неглупый, но крайне скованный, сжатый неосознанным страхом, почти уничтоженный им в его личной жизни, писал мне:
«Не думайте, что я вылечился от неврастении, я только изобрел способ… Неврастения состоит в тоске (главным образом). Значит, надо ассимилировать в себе тоску. Вот и весь способ. Я внушил себе, что это состояние неизбежно и что к нему надо привыкнуть».
Вы понимаете, что сказал этот человек? Он сказал, что к тоске нужно привыкнуть. Не изгнать ее, не уничтожить, не исследовать причины этой тоски, а привыкнуть к ней, полюбить ее.
Какие рабские чувства! Какое раболепство перед страхом! Как явственно видны причины протеста.
Такого рода примеры протестующих «страдальцев» еще более убеждают меня, что контроль разума необходим.
В 1936 году я получил одно ужасное письмо. Крестьянин (Воронежской области) из мести зарубил топором семью своего соседа. У соседей была давняя ссора, и вот этот крестьянин, охваченный бешеным чувством ненависти, наконец совершил свое кровавое преступление.
Этого человека, естественно, приговорили к высшей мере. Находясь в камере, этот малограмотный человек читал книги, и среди них повстречался с моей книгой «Возвращенная молодость».
Я не знаю, что понял этот человек, прочитав мою книгу, но одну идею он уразумел. Он понял, что человек может и должен руководить собой.
Пораженный этой простой мыслью, преступник написал мне письмо о том, что если б он знал об этом — он не совершил бы своего преступления. Но он не знал, что можно управлять своими чувствами.
Это необыкновенное письмо я опубликовал (в 1941 году) в «Ленинградском альманахе». Сейчас у меня нет под рукой этого письма. Но это письмо следовало бы прочитать. Оно написано малограмотной рукой. Но мысли в этом письме так ясны и так страшны, что я сосчитал своей обязанностью
Не дело, чтоб низшие силы одерживали верх. Должен побеждать разум.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Итак, книга закончена.
Последние строчки этой книги я дописываю в октябре 1943 года.
Я сижу за столом в своем номере на десятом этаже гостиницы «Москва».
Только что по радио сообщили о разгроме немецких войск на Днепре. Наши доблестные войска форсировали Днепр. И вот теперь гонят противника дальше.
Итак, черная армия, армия фашизма, армия мрака и реакции, пятится назад.
Какие счастливые и радостные слова! Впрочем, иначе и не могло быть. Не могло быть, чтоб победили люди, выступившие против всего, что дорого народам, — против свободы, против разума — за рабство, за звериный вой вместо человеческой речи.
Наша доблестная Красная Армия гонит и уничтожает противника, черные мысли которого стали еще черней.
Ночь. Передо мной листы моих рукописей.
Я перелистываю их и вношу последние поправки.
Сквозь занавешенные окна пробивается рассвет.
Я открываю дверь и выхожу на балкон.
Холодное октябрьское утро. Тишина. Москва еще спит. Улицы пустынны и безлюдны.
Но вот где-то на востоке розовеет небо. Наступает утро. Лязгая железом, проходит первый трамвай. Улица заполняется народом.
Холодно.
Я возвращаюсь в свой номер. Собираю разбросанные листы моей законченной книги. Мысленно прощаюсь с ней. Восемь лет эта книга была в моей голове. Восемь лет я думал о ней почти ежедневно. Восемь лет — это не маленькая часть человеческой жизни!
Мне приходят на ум прощальные стихи. Нет, я, быть может, произнесу их когда-нибудь в дальнейшем, когда буду прощаться не с этой книгой и не с восемью годами моей жизни, а со всей жизнью.
Это стихи греческого поэта:
Вот что прекрасней всего из того, что я в мире оставил:Первое — солнечный свет, второе — спокойные звездыС месяцем, третье — яблоки, спелые дыни и груши… [173]Впрочем, к звездам и к месяцу я совершенно равнодушен. Звезды и месяц я заменю чем-нибудь, более для меня привлекательным. Эти стихи я произнесу так:
173
Вот что прекрасней всего… — стихотворение греческой поэтессы Праксиллы (VII–IV в. до н. э.). В пер. В. Вересаева.
А уж на третьем месте можно будет перечислить что-нибудь из фруктов — спелые груши, арбузы и дыни…
ПРИМЕЧАНИЯ
Перед восходом солнца. — Октябрь.- 1943.- № 6, 7, 8, 9 (1–6 части); Звезда.- 1972.- № 3 (7-13 части), под названием «Повесть о разуме». Печ. по тексту: Зощенко М. М. Собр. соч. — Т. 3. — Л.: Худож. лит., 1986–1987.