Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)
Шрифт:
– А эти твои сопровождающие – наверное они тоже голодны?
– О них можешь не беспокоиться, женщина; они будут довольны, если им повезет съесть те крохи, что останутся после Содал-Йе.
– Если ты обещаешь помочь мне, то я накормлю тебя.
Повернувшись, Яттмур быстро вбежала в пещеру толстопузых, не обращая внимания на речи, в которые пустился дельфин. Интуитивно она уже чувствовала, что, в отличие от острозубых, с этим существом ей удастся поладить; это болтливое и, очевидно, неглупое создание было чрезвычайно уязвимо, и чтобы оставить его в полной беспомощности, достаточно убить его безмолвного и очевидно безмозглого носильщика – что она и сделает, если это будет необходимо. Встретить на своем пути кого-то, с кем она могла говорить с позиции силы, было подобно хорошей порции бодрящего средства; однако до сих пор она не испытывала к дельфину неприязни.
Толстопузые возились с Лареном, к которому относились с нежностью, словно матери. Она оставила сына под присмотром толстопузых, играющих с ним, а сама принялась собирать для своих удивительных гостей еду. С ее мокрых волос стекала вода, промокшая одежда начала высыхать от тепла ее тела, но она не обращала на это внимания.
Собрав то, что осталось от кожекрыла, она сложила куски жареного мяса в деревянный горшок, прибавив к этому и прочее съестное, заготовленное впрок толстопузыми: побеги ростков ходульника, орехи, жареные грибы, ягоды и сочные плоды, созревающие на древесных скальных наростах. В другом долбленом горшке она собирала воду, капавшую из крохотного источника, открывающегося в потолке пещеры. Все это она отнесла на воздух дельфину.
Содал-Йе продолжал лежать на своем валуне. Нежась в лучах тусклого солнца, он задрал голову вверх, не сводя со светила глаз. Поставив рядом с дельфином еду, Яттмур тоже обратила лицо к солнцу.
Облака только что расступились. Красное солнце висело над изрезанным лощинами и темным океаном долины. Солнце изменило свою форму. Искривленное в разреженной атмосфере, оно стало похожим на овал: но никакое искривление атмосферы не могло породить огромные красно-белые крылья, которые распустились по сторонам от светила, не уступая размером солнечному телу.
– О, горе нам! – запричитала Яттмур. – Благословенный свет распустил крылья, чтобы навсегда улететь от нас и оставить без тепла!
– Утешься, женщина, потому что ничего не случится, – спокойно заметил Содал-Йе. – Так я пророчествую. Не печалься и ничего не бойся. Ты принесла мне еду и не могла сделать ничего лучше. После я еще расскажу тебе об огне, который уже готов пожрать наш мир, что, надеюсь, ты сумеешь понять, но прежде, чем я начну свою речь, я должен отведать твоего угощения.
Странное явление в небе приковало к себе ее взгляд. Центр бури сместился в небе из области вечных сумерек и тьмы в область произрастания Великого Баньяна. Цвет висящих на Лесом облаков из кремового сделался пурпурным; то и дело меж облаками мелькали могучие молнии, перерыва чему не ожидалось. В центре всего этого висело сплющенное солнце.
Снова услышав рядом с собой голос Содал-Йе, Яттмур гостеприимно подвинула к нему еду.
В тот же самый миг одна из изможденных женщин неожиданно начала исчезать, словно бы испаряясь в воздухе. Яттмур едва не выронила из рук посуду с едой, с выражением великого удивления глядя на происходящее. Некоторое время, довольно короткое, равное нескольким ударам сердца, женщина существовала только в виде полупрозрачного облачка. От нее оставались висеть в воздухе бессмысленными начертаниями только линии татуировок. Но потом растаяло и облачко и пропали даже татуировки.
В течение нескольких ударов сердца женщины просто не существовало. Потом медленно в воздухе снова проступили татуировки. Вслед за татуировками мало помалу материализовалось и само тело женщины, все так же стоящей с тусклым и ничего не выражающим взглядом. Окончательно проявившись, она произвела в сторону своей подруги знак руками. Вторая женщина повернулась к дельфину и промычала несколько неразборчивых слов, две или три фразы.
– Отлично! – воскликнул дельфин, довольно ударив своим широким хвостом по камню. – Ты не отравила мою еду, женщина-мать, что говорит о твоей мудрости, поэтому я потороплюсь подкрепить свои силы.
Женщина, способная к подобию речи, шагнула вперед и поставила перед дельфином горшок с едой. Черпая из горшка пригоршни еды, изможденная женщина принялась кормить дельфина, закладывая пищу в его широкую пасть. Дельфин вкушал с шумом и удовольствием, остановившись только раз, чтобы хлебнуть немного воды.
– Кто вы такие? Что вы за существа? Откуда вы пришли? Почему исчезает эта женщина? – спросила дельфина Яттмур.
С чавканьем пережевывая пищу, дельфин Содал-Йе ответствовал:
– Я могу ответить на твои вопросы, мать, но не на все. Пока что я могу только сказать тебе, что только эта немая действительно умеет «исчезать», как ты это назвала. А пока позволь мне спокойно поесть. Стой тихо.
Наконец дельфин насытился.
На дне горшка он оставил немного еды, которую разделили между собой трое его несчастных изможденных спутников, для вкушения пищи при этом в болезненном смущении отвернувшись от Яттмур и Содал-Йе. Женщины накормили своего сутулого спутника, руки которого не могли опускаться и все время, словно парализованные, торчали у него над головой.
– Теперь я сыт и готов услышать твою историю, – объявил дельфин, – и если увижу, что могу чем-то помочь тебе, то обязательно помогу, потому что ты была добра ко мне. А пока что знай, что я происхожу из самой мудрой расы на всей Земле. Сегодня мое племя обитает почти во всех морях нашей планеты и во всех наиболее примечательных уголках ее суши. Я, пророк, Дельфин Высочайшего Знания, и я снизойду то того, чтобы помочь тебе, если мне покажется, что твой рассказ и ты сама достаточно интересны, чтобы тратить на тебя свои силы.
– Ты необыкновенно высоко себя ценишь, – отозвалась Яттмур.
– Пфаф, что за толк в гордости, если Земля стоит на пороге гибели? Если тебе есть что сказать мне, мать, то начинай свой скучный рассказ, иначе мне надоест тебя ждать.
Глава двадцать четвертая
Яттмур собиралась посвятить дельфина в ту беду, которая стряслась с Грином, на голове которого поселился гриб. Но ввиду того, что таланта рассказчицы у нее никогда не было и она не знала, как строить повествование и выбирать самые важные детали, она попыталась изложить дельфину всю историю своей жизни с самого ее начала, до теперешнего положения от самых времен детства, когда она обитала вместе с пастухами на опушке Леса у подножия Черного Зева. Далее она постепенно добралась до появления Грина с его тогдашней подругой Поили, потом рассказ добрался до гибели Поили, вслед за чем она, как могла, описала их мучения и странствия и все это до той поры, пока тяжкая судьба, подобная океанским валам, не выбросила их на брега Большого Склона. Она рассказала о том, как у нее родился здесь сын, Ларен, и что, по ее мнению, с ее сыном задумал сотворить сморчок.
В течение всего ее рассказа дельфин молча возлежал на своем валуне, имея вид подчеркнуто безразличный и отсутствующий, свесив вниз длинную нижнюю губу, обнажив оранжевый полукруг своих зубов. Неподалеку от дельфина отдыхали лежа на траве бок о бок со стоящим, словно высеченная из камня статуя, сутулым носильщиком, по-прежнему держащим над головой пару неподвижных рук, две татуированные женщины, не обращающие на происходящее никакого внимания. Дельфин ни разу даже не взглянул ни на одного из своих спутников; в течение всего рассказа Яттмур его взгляд блуждал по небесам.