Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)
Шрифт:
В последний момент Яттмур не выдержала. Бросив нож, она повернулась и опрометью выбежала из пещеры, крепко прижимая к себе ребенка.
В лицо ей ударила буря – ветер со снегом и дождем дул из ложбины между вершинами. В небе сверкали молнии, освещая одинокую сеть великого странника, протянувшуюся откуда-то неподалеку до самых облаков. Внезапно сеть загорелась и пламя плясало на ней, пока его не погасил дождь. Пригнув голову и прижав к груди ребенка, Яттмур побежала и не останавливалась до тех пор, пока не добралась до пещеры толстопузых. Она не смела оглянуться назад.
Только добравшись до пещеры рыболовов, она поняла, как опрометчиво поступила. Но к тому времени было уже поздно что-либо изменить. Когда она вбежала из-под дождя в пещеру, толстопузые рыболовы и горные люди выскочили ей на встречу.
Глава двадцать третья
Грин упал на колени на острые камни у самого выхода из пещеры.
Снаружи творился ужасающий хаос и там невозможно было разобрать ничего, а кроме того, его сознание заслоняла собой пелена. Колышущиеся словно миражи картины поднимались перед его глазами, извиваясь на экране его сознания. Он видел стены из крохотных ячеек, наполненных липким веществом и похожих на соты, вырастающие вокруг него. У него была тысяча рук, но он не мог толкнуть и разрушить эту стену; его руки тонули в вязком сиропе, сковывающем движения. Ячеистая стена разрасталась, смыкаясь над его головой, оставляя видимым только один единственный просвет. Неотрывно глядя в этот просвет, он различил где-то далеко, словно за много миль, крохотные фигурки. Это была Яттмур, она стояла на коленях и рыдала и вздымала руки от того, что он не мог прийти к ней. Другие фигурки, что стояли рядом с ней, были толстопузые. Кроме того, он увидел там Лили-Йо, старого вождя их племени. В последней фигурке – сгорбленной и несчастной! – он узнал себя самого, выброшенного из своего убежища.
Видение-мираж заколебалось и исчезло.
В отчаянии он упал на бок и, с трудом поднявшись, сел, привалившись спиной к ячеистой стене, немедленно отреагировавшей на его близость и открывшейся словно утроба, извергнув из своих ячеек ядовитых созданий.
Ядовитые создания обратились ртами, плотоядными коричневыми ртами, испускающими из себя потоки слов. Окружив со всех сторон, они донимали его голосами сморчка. Рты окружили его так плотно, что на мгновение он оглох от их невнятного бормотания, различая только гул голосов, но не улавливая смысла сказанного. Он открыл рот и хрипло вскрикнул, а потом понял, что сморчок говорит с ним не грубо, а в голосе его слышится жалость и сочувствие; постепенно успокоившись, он попытался взять себя в руки и умерить дрожь, чтобы лучше услышать то, что ему говорилось.
– В зарослях Безлюдья, где обитают мои сородичи, никогда не водилось созданий, подобных тебе, Грин, – говорил ему сморчок. – Все, что мы могли там, это подчинять себе примитивные растения. Растения существуют в бессмыслии. На время их мозгом становились мы. Но с тобой все было иначе. В удивительных и древних наслоениях глубин твоего подсознания я нашел очень много интересного для себя и решил остаться с тобой. Наше совместное пребывание затянулось слишком надолго.
Я увидел в тебе столько ценного и захватывающего, поразившего меня до глубины естества, что забыл о том, зачем я соединился с тобой, Грин. Ты захватил меня в свои сети, точно так же, как захватил тебя в свои сети я.
Но настало время, а оно должно было настать, когда я, наконец, вспомнил о своем истинном предназначении. Я живу за счет твоей жизни для того, чтобы продолжить дальше свою; таков мой путь, таково мое предназначение. И теперь я достиг предела, кризисной точки, потому как я созрел .
– Я не понимаю тебя, – тупо прошептал Грин.
– Передо мной лежит необходимость принятия решения. Очень скоро я должен буду разделиться и произвести на свет потомство; таков способ, посредством которого репродуцируется мой вид, и я не в силах как-то контролировать его. И разделиться мне придется именно здесь, на голом склоне этой горы, среди снега и дождя, и я надеюсь, что мой потомок сумеет тут выжить. Или же… в том случае, если дальше дело будет идти так же неважно, я попытаюсь найти для себя нового носителя.
– Только не моего ребенка.
– А почему бы и нет, Грин? Ларен – это единственный шанс, который здесь мне предоставила судьба. Он молод и свеж; управлять им будет гораздо проще, чем тобой. Само собой, что он пока слаб, но Яттмур и ты, вы вместе будете присматривать за ним и заботиться о нем до тех пор, пока он не сможет позаботиться о себе сам.
– Если это означает так же и заботу о тебе, сморчок, то я не согласен.
Прежде чем Грин успел закончить свою фразу, в его голове вспыхнул свет и сознание его получило такой сильнейший удар, что он упал на каменный пол и мучительно содрогнулся в конвульсиях.
– Ни ты, ни Яттмур, не при каких обстоятельствах не бросите ребенка. Ты это знаешь, потому что твои мысли видны мне очень ясно. Как знаешь ты и то, что при малейшей же возможности ты уйдешь с этой безжизненной горы в места богатые жизнью, светом и теплом. Это совпадает с моими планами. Времени остается все меньше, мой друг; мне нужно идти дальше, потому иначе нельзя.
Я познал каждую клеточку твоего тела, и боль, которую испытываешь ты, вызывает у меня жалость – но я остаюсь равнодушным к твоей боли, если оказывается, что твое поведение идет вразрез с моими планами и моей природой. Сейчас мне необходим сильный и энергичный носитель, который послушно и быстро доставит меня назад в мир тепла и света, с тем, чтобы я спокойно мог там размножаться. Для этой цели я выбираю Ларена. Согласись, что в данных обстоятельствах подобное решение будет наилучшим.
– Я умираю, – простонал Грин.
– Пока еще нет, – ответил сморчок.
Яттмур сидела у самой дальней стены в пещере рыболовов, находясь между сном и явью. Духота и вонь, царящие в пещере, глухой гул голосов, шум дождя снаружи, все это притупило болезненную обостренность ее чувств. Уложив Ларена на кучу сухой листвы рядом с собой, она задремала. Перед этим все они отведали мяса кожекрыла, куски которого были частью изжарены, частью сожжены над разведенным в пещере костром. Ребенок тоже съел несколько маленьких кусочков, самых мягких, которые выбрала ему мать.
Когда она появилась перед входом в пещеру, толстопузые тут же с радостью пригласили ее войти внутрь, приветствовав криками:
– Входи, входи, милая нижняя госпожа, в нашу пещеру прочь от дождливой сырости, которая падает сверху из облаков. Входи к нам, чтобы отдохнуть и обсохнуть у огня без сырости.
– Кто такие эти люди, что находятся тут с вами? – спросила она, с испугом глядя на восьмерых горных обитателей, которые тоже вскочили на ноги и теперь в улыбках скалили ей зубы и энергично подпрыгивали на месте, демонстрируя ей свою радость.
При близком рассмотрении их облик вызывал отвращение: на голову выше среднего человека, они имели широкую грудную клетку и хорошо развитые плечи, густой мех на которых свисал длинным воротником. Поначалу они сгрудились все вместе позади толстопузых, но потом окружили Яттмур, весело скаля на нее зубы и перекликаясь друг с другом на странном лающем языке, лишь отдаленно напоминающем человеческую речь.
Их лица представляли собой самые устрашающие маски из когда-либо виденных Яттмур. Удлиненные челюстные кости, низко нависшие надбровные дуги, вывернутые ноздри, из-за которых их носы напоминали рыло, короткие желтоватые бороды и торчащие подобно сырому мясу из белесого густого меха широкие оттопыренные уши. Быстрые и резкие в движениях, горные люди постоянно морщили и кривили лица, а когда они принялись вылаивать ей вопросы, за их серыми губами быстро то появлялись, то исчезали длинные и желтоватые, словно из слоновой кости, клыки.