Передаю цель...
Шрифт:
Тогда Алама Измахшери приказал собрать остатки джегуры и кукурузы, с тем чтобы этими остатками откармливать одну из немногих, не попавших еще в котел защитников крепости коров, а затем ночью выгнал за ворота к удивленным ее сытым видом людям Чингисхана.
Монголы решили, что если эта корова так сыта и что, судя по ее помету, животные в крепости получают отличный корм, то люди там будут держатьсяеще очень долго. Военачальники Чингисхана уже отдали приказ снимать осаду, монголы готовы были уйти от этих неприступных стен, но… как всегда в легендах, в решающий момент на. первый
Одна из жен Аламы Измахшери в припадке ревности выбежала из крепости ивыдала врагам секрет своего повелителя. Крепость была взята монголами, все ее защитники уничтожены, а сам Алама с глазницами, залитыми серебром был выставлен на одной из башен воздвигнутой им крепости. Рядом с ним — с таким же украшением выставили предавшую его жену, чтобы не скучно было Аламе после смерти в небесных кущах Аллаха.
Легенда остается легендой и едва ли можно провести какие-то параллели между монгольским нашествием и классовой борьбой в Средней Азии в тридцатых годах. То, что основа этой борьбы была не национальная, а именно классовая, не требует доказательств: против басмачей успешно действовали несколько добровольческих отрядов из туркмен, узбеков, таджиков, азербайджанцев, таких, как действовавшие в районе Хорезмского оазиса отряды Классовского (Хан-Дарьи), месяцами преследовавшие басмаческие банды в Кара- Кумах.
После учений, медленно проезжая вдоль крепостного вала, принимая рапорты расположившихся на отдых подразделений, командир полка определял по виду своих утомленных походом и учениями бойцов, много ли еще у них осталось сил, достаточен ли запас прочности у отряда для того, чтобы выдержать в будущем неизмеримо более тяжкие испытания, когда в такой же испепеляюще жгучей пустыне придется с оружием в руках встретиться с врагом.
КОГТИ ДЖУНАИД-ХАНА
Масленников понимал: для того чтобы победить такого противника, как объединенная банда басмачей, надо не только подготовить к боям в песках свой отряд, но и хорошо знать силы и тактику противника, психологию и характеры главарей, таких, как Ахмед-Бек, Дурды-Мурт, Бады-Дуз.
Психология и характеры главарей банд складывались на протяжении всей истории развития феодально-байской верхушки — истории предательства и разбоя, деспотической власти ханов, многовекового угнетения народа, задавленного шариатом и адатами, религиозными и бытовыми предрассудками, уходящими в глубину веков.
Окруженная со всех сторон пустыней Хива казалась совершенно неприступной, но тем не менее в 1873 году царское правительство, назвав свои устремления в Среднюю Азию «Торговыми интересами России», направило в небольшое Хивинское ханство около пятидесяти рот пехоты, тридцать две казачьи сотни, двадцать четыре орудия. По Аму-Дарье к Хиве пошла Амурская флотилия, состоящая из двух пароходов и трех барж.
Вся эта, по тем временам немалая армада доХивыне дошла, но и дошедшие силы показались хивинскому правителю Сеид Мухаммед Богудар-Хану достаточно внушительными.
Хан сбежал к туркменам-иомудам, что вовсе не входило в планы русского командования.
Генерал-адъютант фон Кауфман, Командующий всеми русскими войсками, действующими в Средней Азии, предложил ему вернуться, гарантируя сохранение власти.
Царскому правительству было невыгодно полное присоединение Хивы из-за высокой стоимости содержания административного аппарата, возможных дипломатических осложнений, вероятной национальной борьбы хивинского народа против русских. Гораздо удобнее было грести богатства руками самого Сеид Мухаммед Богудар-Хана, что и было оговорено многочисленными пунктами кабального торгового договора.
На Хивинское ханство была наложена «пеня» для покрытия расходов русской казны в результате «последней войны». Сумма этой «пени» по тем временам была неслыханной и достигала двух миллионов двухсот двадцати тысяч рублей.
Несмотря на неимоверную тяжесть этого договора, Хивинский хан не замедлил его подписать, рассчитывая, что, став покорным слугой императора Всероссийского, получит вооруженную силу, способную упрочить его престол, покорить туркмен — первых зачинщиков смут против хана и его сановников.
Хан и его придворные прибрали к рукам большую часть орошаемых земель, для полива которых в новых условиях требовалось гораздо больше воды.
Землевладельцы узбеки, хлопковые поля которых были расположены в верхнем течении крупных водных магистралей, все меньше и меньше пропускали воды на поля туркмен, земли которых были расположены в низовьях. Все это вызывало сильнейшие волнения как среди туркменского населения, так и среди беднейшего узбекского.
Веками сложившиеся особенности развития Хорезмского оазиса — оторванность от культурных центров, непримиримую национальную вражду, шовинистическую захватническую политику русского царя-императора — великолепно использовал в своих далеко идущих целях идейный руководитель националистического туркменского движения, ярый и весьма влиятельный враг советского строя, глава и вдохновитель басмачества в Средней Азии Джунаид-Хан.
Достаточно показательны методы, какими этот опьяненный манией величия восточный деспот добивался осуществления своих планов.
В октябре 1918 года, когда в России вовсю разгоралась гражданская война, сын Джунаид-Хана Ишен-Хан со свитой в восемнадцать джигитов прибыл в Хиву к правившему тогда хану Аспендиару.
Беспрепятственно проехав по улицам Хивы, среди путаницы домов — глиняных коробок, соединенных улочками и переулками, сквозь массу глинобитных кибиток, окруживших драгоценную шкатулку ханского дворца с поднимающимся в небо ослепляющим голубой эмалью минаретом, посланцы, проникнув во дворец, предстали пред ясные очи хана Аспендиара.
Положив к ногам великого хана свои скромные дары, Ишен-Хан протянул руки для приветствия. Но крепче принятого по дворцовым правилам оказался обхват рук Ишен-Хана. Вероломный гость рывком стащил блистательную фигуру с парадного кресла, а один из джигитов Ишен-Хана вонзил в спину растерявшегося Аспендиара кинжал.
Джунаид-Хан занял хивинский трон, посадив на него послушного ему брата убитого Аспендиара Сеид Абдуллу-Бая, именем которого стал проводить свою националистическую политику.