Переезд
Шрифт:
Специально приехавший на следующий день в офис г-н Арман был высоким крепким мужчиной, тщательно одетым, аккуратно выбритым; от него исходил легкий запах спиртного-того, что подают как аперитив или после кофе.
Все время, пока говорил виновный, он стоял.
– Что вы об этом думаете, Жовис?
– Это вам решать, мсье Арман. Он признается, что на протяжении полугода подделывал записи в бухгалтерских книгах и обманывал нас.
– Он работает в нашей фирме уже пятнадцать лет, не так ли?
– Шестнадцать.
– Значит,
– Меня взяли тремя годами позже, и поначалу я работал на бульваре Пуассоньер.
– Знаю. Ну что ж, рассчитайте его и выдайте ему справку, в которой просто укажите, что он проработал здесь с такого-то по такое-то число, без комментариев.
Тут вор вновь принялся плакать, на сей раз от радости, и если бы его не остановили, он бы бросился целовать руки г-ну Арману.
Это выглядело странно. Решение было несправедливым. Жовис, который столько работал, который ни разу не обманул никого ни на один сантим, прождал пять лет, прежде чем робко попросил прибавить ему жалованье.
Может, его сосед тоже вор?
Счастливый вор, без угрызений совести, который жадно впивается зубами в пирог жизни и думает только о том, как бы ему заняться любовью.
Они ужинали втроем, окна гостиной были широко распахнуты, по телевизору шли новости. Их рассеянно слушал один Ален. Эмиль смотрел на сидевшую напротив жену и словно выискивал у нее в лице что-то новое, иное или же словно спрашивал себя, почему именно ее, а не другую выбрал себе в спутницы жизни.
Он повстречался с ней таким молодым! Ему не было и двадцати. Его умиляли ее униженность, терпение, отсутствие злобы на судьбу и на людей. И не ведал он, приглашая ее одним воскресным днем на прогулку, что его решение будет принято в тот же вечер. Она тоже ни о чем не догадывалась. Он сказал ей о своем решении лишь три недели спустя.
– Ты была в яслях?
– Это ясли-детский сад. Мадам Лемарк настаивает на таком двойном названии.
– Она была с тобой?
– Она зашла за мной. Она из тех женщин, которым невозможно отказать. Я не только сходила туда, но и осталась там.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я до пяти часов выполняла работу, которая с завтрашнего утра станет моей.
– Тебя это забавляет?
– Это слово сюда не подходит. Я люблю детей. Их около тридцати в светлой комнате на первом этаже
Васильков. Есть еще комната для совсем маленьких, кухня, туалеты. Двойная дверь ведет на лужайку, окруженную белой оградой, дети там играют под тентами. Можно даже надуть и заполнить водой небольшой бассейн из пластика.
– Какое у тебя будет расписание?
– С девяти утра до трех часов дня. Я буду обедать с детьми, что избавит меня от необходимости готовить для себя одной.
По ней никогда нельзя было узнать, действительно ли она довольна или нет: она избегала всяких намеков на свои неприятности и трудности.
– Мадам Шартрен, другая няня, которая работает там уже четвертый
Он улыбнулся, представив Бланш в такой же позе.
Разве она бы не чувствовала себя неловко, скованно?
– Дайте же послушать новости, – запротестовал Ален.
Они умолкли. В комнате раздавался лишь голос диктора, тот же самый голос вторил ему в другой квартире, окна которой тоже были распахнуты.
– Тебе надо делать уроки, Ален?
– Нет. А что?
– Мы могли бы немного прогуляться.
– На машине?
– Пешком.
Он скорчил недовольную физиономию, поскольку неохотно ходил пешком, хотя сам так много разглагольствовал о спорте и знал по именам всех чемпионов.
– Ну а ты, Бланш?
– Мне нужно зашить Алену брюки и выгладить их.
Жовису хотелось, как накануне, побродить в лучах заходящего солнца, и он уже было смирился с мыслью пойти погулять одному, как вдруг сыну стало совестно.
– Ладно! Подожди меня. Я сейчас.
Они спустились с пятого этажа пешком, как бы для того, чтобы познакомиться с запахами этого дома. На улице Фран-Буржуа он менялся на каждом этаже, почти на каждой ступеньке. Здесь же единственным запахом был запах еще свежей кирпичной кладки и краски.
Звук их шагов гулко отдавался на каменных плитах холла, и Жовис не сообразил взглянуть на визитные карточки на почтовых ящиках, чтобы узнать фамилию своего соседа.
– Красная тачка не вернулась, – заметил Ален, разглядывая выстроившиеся в ряд машины. – Меня это не удивляет.
– Почему?
– Тот, у кого такая машина, не возвращается домой рано.
Отец удивленно взглянул на него, пораженный таким умозаключением. В тот же миг Ален задрал голову и уставился в какую-то точку в пространстве. Он проделал то же самое и понял, что интересует его сына.
Через два окна от их квартиры, на том же этаже, мальчик лет четырнадцати-пятнадцати облокотился на подоконник и смотрел вниз. Можно было подумать, что оба мальчика разглядывают друг друга.
Тот, в окне, выглядел, скорее, жирноватым, у него были покатые плечи, широкая шея. Он походил на маленького и на редкость добродушного человечка.
Его лицо поразило Жовиса своим спокойствием, глубиной карих глаз, белизной кожи, черным цветом длинных, слегка вьющихся волос.
Сцена длилась несколько секунд. Ален не выказал удивления и первым двинулся дальше.
– Ты его знаешь?
– Я его слышал.
– Что ты слышал?
– Это сын наших соседей. Его комната рядом с моей. У него потрясающий музыкальный центр, за который они, наверное, выложили тысячи две, не меньше.
У Алена же был обыкновенный проигрыватель и штук двадцать пластинок: он покупал их на деньги, которые выдавались ему на воскресные развлечения.