Перегрузка
Шрифт:
Ним старался говорить доходчиво, чтобы удержать интерес слушающих. Все факты и мнения, которые он здесь представит, были кратко изложены, написаны и подшиты к делу, находившемуся в руках комиссии уже не одну неделю, но устное свидетельское показание считалось очень важным. Вряд ли можно было надеяться, что кто-нибудь когда-нибудь прочитает гору бумаг, которая ежедневно увеличивалась в размерах.
О'Брайен произносил условленные фразы с убежденностью актера многоактной пьесы.
— Что касается влияния окружающей среды, не объясните ли вы…
— Не остановитесь
— Вы заявляли ранее, что будет предел в разрушении флоры и фауны, мистер Голдман. Я думаю, комиссии понравится гарантия того, что…
— Пожалуйста, подробнее о…
— Не скажете ли вы, что…
— Теперь давайте рассмотрим…
Вот уже семь часов за последние полтора дня Ним находится в свидетельском кресле в центре внимания зала. Он уже понимал, что защищал интересы “ГСП энд Л” твердо и убедительно. Но по-настоящему суровое испытание — перекрестный допрос — было еще впереди. В полдень на второй день слушаний Оскар О'Брайен повернулся к членам комиссии:
— Благодарю вас, господин председатель. Опрос свидетеля закончен.
Председатель кивнул:
— Я думаю, мистер Голдман заслужил перерыв и остальные также обрадуются возможности отдохнуть. Он ударил молотком.
— Слушание дела откладывается до десяти утра завтрашнего дня.
На следующий день перекрестный допрос с самого начала двинулся медленно и легко, подобно машине, катящейся на малой скорости по ровной дороге. Юрисконсульт комиссии, педантичный юрист средних лет по имени Холиоак, задавал вопросы первым.
— Мистер Голдман, комиссия нуждается в пояснениях по целому ряду пунктов.
Манеру опроса Холиоака нельзя было назвать ни дружелюбной, ни враждебной. Ним отвечал в той же манере. Холиоак задавал вопросы в течение часа. Родерик Притчетт, секретарь-управляющий клуба “Секвойя”, был следующим, и допрос пошел быстрее. Притчетт, худощавый, несколько жеманный человек, был одет в темный, строгого покроя костюм-тройку. В его седых волосах со стальным отливом был сделан тщательный пробор, он провел рукой по волосам, чтобы удостовериться, что пробор не нарушен.
Когда Притчетт поднялся и подошел к свидетельскому месту, его глаза засверкали за очками без оправы. Прямо перед допросом он совещался с Лаурой Бо Кармайкл, сидящей позади него за одним из трех свидетельских столов.
— Мистер Голдман, — начал Притчетт, — у меня здесь есть фотография. — Он подошел к столу адвокатов и взял глянцевитый снимок восемь на десять. — Мне бы хотелось, чтобы вы внимательно посмотрели на нее и сказали, знакома ли она вам.
Ним взял фотографию. Пока он изучал ее, служащий клуба “Секвойя” раздал дополнительные копии специальному уполномоченному комиссии, административному судье, юрисконсультам, включая Оскара О'Брайена и Дейви Бердсона, и прессе. Несколько копий попали и зрителям, которые начали передавать их друг другу.
Ним был озадачен. Большая часть фотографии была черной, но было там и определенное сходство…
Секретарь-управляющий улыбнулся:
— Пожалуйста, подумайте, мистер Голдман. Ним покачал головой.
— Я не уверен.
— Возможно, смогу помочь. —
Тотчас Ним все понял. Это была фотография груды угля электростанции Чероки в Денвере. Мысленно он проклял огласку, которую получило его воскресное путешествие.
— Да, — сказал он, — мне кажется, это фотография угля.
— Пожалуйста, опишите детали, мистер Голдман. Какой уголь и где?
— Это запасы угля для электростанции, расположенной около Денвера, — с неохотой ответил Ним.
— Точно. — Притчетт снял очки, быстро их протер и снова надел. — К вашему сведению, фотография была сделана вчера и прислана сюда сегодня утром. Картину не назовешь радующей глаз, не так ли?
— Нет.
— Безобразная — это слово вам не пришло на ум?
— Я думаю, вы можете ее так назвать, но дело в том, что…
— Дело в том, — прервал Притчетт, — что вы уже ответили на мой вопрос, сказав, что можно ее так назвать, и это означает ваше согласие с тем, что картина безобразна. Это все, о чем я спрашивал. Спасибо.
Ним запротестовал:
— Но следует также сказать…
Притчетт предостерегающе погрозил пальцем:
— Достаточно, мистер Голдман! Пожалуйста, запомните, что я задаю вопросы. Теперь давайте продолжим. У меня есть для вас и для комиссии вторая фотография.
Ним заволновался, а тем временем Притчетт вернулся к столу юрисконсультов и на этот раз выбрал цветное фото. Он передал его Ниму. Как и раньше, служащий раздал остальные копии.
Хотя Ниму не удалось узнать точное место, у него не было сомнений, где делалось это фото. Это, должно быть, Тунипа рядом с предполагаемой электростанцией.
Не менее очевидным было и то, что фотограф — опытный профессионал. Захватывающая дух красота суровой калифорнийской местности под чистым лазурным небом была удачно схвачена им. Застывший каменный выступ возвышался над величественными соснами. Деревья утопали в густой зеленой траве. На переднем плане — скользящий между камней пенящийся ручеек. На ближнем берегу ручья глаз радовало изобилие диких цветов. Немного поодаль, в тени, молодой олень поднял голову, возможно, потревоженный фотографом. Притчетт подсказал:
— Действительно красивый пейзаж, не так ли, мистер Голдман?
— Да.
— Вы догадываетесь, где была сделана фотография?
— Я полагаю, что это Тунипа.
Ним решил, что нет смысла играть в прятки или оттягивать то, что рано или поздно должно было произойти.
— Ваше предположение верно, сэр. Сейчас у меня есть следующий вопрос. — Тон Притчетта стал более резким, а голос высоким. — Не мучают ли вас угрызения совести за то, что вы и ваша компания собираетесь сделать в Тунипа? Поставьте-ка рядом вот это уродство, — он помахал в воздухе фотографией с изображением груды угля, — и безмятежную восхитительную красоту, — он поднял второе, цветное фото, — один из немногих оставшихся неиспорченными храмов природы в нашем штате и в государстве.