Перекрестки
Шрифт:
– Придется нам придумать для вас что-то другое, – продолжал мужчина.
– Пожалуй, я поеду в Санта-Розу.
– Да, это вариант. Хотя, конечно, мы не знаем точно, там ли Изабелла. Она могла поехать куда угодно. Может, она до сих пор здесь. Джейн лишь сказала, что давно ее не встречала.
– Но мне показалось… Наверняка она поехала домой, в Санта-Розу.
– М-мм…
Он отпил вина – возможно, чтобы спрятать улыбку. С чего бы ему улыбаться? Мэрион встала и поблагодарила его за звонок той девушке.
– Сядь, дорогуша, – велел он. – Нечего тебе делать в Санта-Розе. Сущая дыра, говорят. Лучше оставайся в большом городе. Здесь
Она понимала. Брэдли однажды задал ей тот же вопрос, а она схватывает быстро. Мэрион села, из-за вина слишком быстро, и неловко качнулась вбок.
– Нечего тут стесняться, – продолжал мужчина. – Я держу этот дом пятнадцать лет, всякого навидался. Давай поговорим начистоту.
В ней росло существо, и было оно от Брэдли. От этого не убежишь. Она не хотела, чтобы оно в ней было. Оно напоминало ей о мальчике, который открыл ей дверь в том доме, о том ужасе, что у Брэдли есть дети, о том ужасе, что он женат, о том ужасе, который она сотворила с собой.
– Возможно, у тебя уже месяц задержки, – предположил мужчина. – Или даже больше?
Она согласно захныкала.
– Сколько? – спросил он. – Вряд ли больше двух – ты тощая, как столб.
Она покачала головой.
– Люблю смазливых худышек, – хрипло произнес он. – Ты в моем вкусе.
Мэрион скорее процитировала бы Коран, чем подняла глаза на хозяина дома, где раньше жила Изабелла. В доме было тихо, слышно было лишь, как тикают часы на каминной полке. Мэрион не сомневалась, что кроме них двоих тут никого нет.
– Твое счастье, я тебе помогу, – сказал он. – Знаю я одного нужного человека: хороший специалист. Исключительно осторожный. Гигиена на высшем уровне. Отличный кабинет.
То ли она дышала слишком быстро, то ли вообще не дышала. Слова мужчины доносились словно издалека, все тише и тише.
– У тебя есть сто пятьдесят долларов? Считая те двадцать пять, что мне. Так, посмотрим, сегодня у нас четверг. К субботе будешь как новенькая.
Она услышала, как он наливает вино.
– Так у тебя есть сто пятьдесят долларов? – повторил мужчина.
Вопрос был яснее ясного. Она показала, что таких денег у нее нет.
– А сколько у тебя есть? – Он ждал ответа, но она молчала. – Мэрион, у тебя есть деньги?
Ответ, видимо, был очевиден. Она услышала, как он вышел и вернулся, почувствовала его тепло, когда он склонился над ней.
– Я знаю, тебе страшно, – сказал он. – Тебе очень страшно. И это понятно. Вот, прими, полегчает.
Он разжал ее пальцы, вложил в ее руку две таблетки.
– Это обычный секонал. Поможет тебе заснуть.
Его ладонь горячила ее колено.
– Ты наверняка сейчас гадаешь, сумею ли я тебе помочь. Я мог бы дать тебе рекомендации от других девушек, которым я помог, но едва ли они захотят об этом говорить. Так что тебе придется поверить мне на слово. Вот уже пятнадцать лет я веду здесь честный бизнес. Я никогда не беру того, за что не заплатил, и никогда не даю девушке того, за что не заплатила она. Таково правило этого дома. Здесь принят честный обмен.
Мэрион инстинктивно отвела руку, которая ползла по ее ноге. Но едва отпустила, как рука вернулась на прежнее место. – Я еду в Палм-Спрингс на праздники, – продолжал мужчина. – Поедешь со мной – к Рождеству будешь как новенькая. Считай, что это торжественное обещание. Всего-то одиннадцать дней. Исключительно выгодное предложение, если
Ее звериное чутье прекрасно понимало, что он предлагает. И чтобы согласиться, ей достаточно всего лишь не встать и не уйти. Она подняла руку, положила таблетки в рот. Ей казалось, что рука слишком короткая, не дотянется до стакана, и Мэрион просто прожевала таблетки.
Душевная болезнь вкупе с туманом секонала уберегла ее, и те одиннадцать дней в красном доме Мэрион почти не запомнила. Она помнила, как прислушивалась к шагам за дверью, шагам хозяина дома и его постоялицы, причем вторые пугали ее больше первых. Мэрион готова была умереть, если та женщина хотя бы скользнет по ней взглядом, она сжималась, заслышав цоканье каблуков в коридоре, просила, чтобы хозяин сам приносил еду к ней в комнату. С ней вытворяли мерзости, но обычно недолго. Пока она оставалась в доме, она была беспомощной жертвой, и ей не в чем было бы исповедоваться своему священнику в Аризоне – пожалуй, она даже имела бы основания обратиться в полицию. Но сатанинская хитрость хозяина дома крылась в том, что он заключил с ней сделку. Во всем, что касалось контрактов, Сатана был педантом и свою часть договора выполнил неукоснительно: доставил ее к врачу и оплатил аборт, тем самым лишив ее права считать себя жертвой. Он слово сдержал, от нее же, в свою очередь, требовалось уступить его похоти: честный обмен, на который она согласилась. И не имела права утверждать, будто не понимала, на что идет и вообще ни при чем. Она сознательно совершила прелюбодеяние с Брэдли Грантом и сознательно торговала собой, чтобы убить своего ребенка.
Сатана пропал – казалось, исчез навсегда, – когда она ушла с места преступления, в считаных кварталах от “Лернер моторе”. Было двадцать четвертое декабря, день клонился к вечеру. Передний край циклона зацепил небо над городом, украсив его фестонами облаков. Утром Мэрион выпила последнюю таблетку секонала, и действие ее уже ослабело. У нее кружилась голова, и непривычная боль в животе, хотя и несильная, казалась ей зловещей. Вместо мелкого страха, ныне забытого, безбрежные небеса ее ума потихоньку затягивал страх крупный. В кошельке у нее оставалось шесть долларов с мелочью, но она не могла себя заставить сесть в трамвай. Она отправилась домой пешком, покачиваясь и приваливаясь к стенам зданий, чтобы передохнуть.
До дома было кварталов двадцать, не больше, но этот путь ее добил, поскольку он был везде, куда ни глянь. Его лицо с шаловливой ухмылкой эльфа маячило в витрине за витриной. Блестящие глазки. Белая борода. Ярко-красный кафтан с опушкой из горностая. Плакаты, открытки, жестянки с печеньем, манекены в человеческий рост – вся эта реклама кричала о скверне: о том, как он лапал ее, как от него пахло вином. Он следил за ней отовсюду. Пенис у него был короткий, толстый и загорелый: вылитый он сам в миниатюре. Пузатый, в красном костюме, он стоял на углу улицы и звонил в колокольчик, а прохожие кидали монеты в его красную жестянку. Везде красный. От красного не убежать. Это цвет его дома. Так он напоминал ей, что он всюду, куда ни глянь. Красные банты, красные ленты. Карамельные трости в красную полоску. Звезды и месяцы из красного картона, блестящего, как металл. Красный дом. Красная машина. Красный в раковине ее старого пансиона. Красная тележка. Красная тележка. Красная тележка.