Перекрестки
Шрифт:
Легок на помине?
– Неординарный ребенок, – сказала Фрэнсис. – Ларри в него просто влюблен.
Они выехали с Мейпл на Пирсиг-авеню: здесь уже можно было смело превысить скорость. Если бы Перри стоял не под знаком “Стоп”, а в любом другом месте, он нипочем не заметил бы, что Фрэнсис – единственная пассажирка Расса. Теперь оставалось только надеяться, что Перри забудет об этом – но вряд ли.
– Можно нескромный вопрос? – сказала Фрэнсис.
Расс чуть отпустил педаль газа.
– М-мм?
– Раз уж ты сегодня целиком в моем распоряжении, значит, все, что я скажу, останется между нами, как на психологической консультации? Пусть мы и не у тебя в кабинете?
– Разумеется, – заверил Расс.
Едва усевшись в машину, Фрэнсис принялась ерзать и подпрыгивать на
– Я вот что хотела спросить, – проговорила она, – как ты считаешь, в каком возрасте детям можно пробовать марихуану?
– Моим детям?
– Да, и детям вообще. Когда еще рано, а когда уже можно?
– Марихуана – это незаконно. Ни один родитель не захочет, чтобы его ребенок нарушил закон.
Фрэнсис рассмеялась.
– Ты правда такой приличный и старомодный?
Дубленка, которую он надел – дубленка, которую она похвалила, – не была старомодной. Пластинки с блюзом, которые он принес для нее и оставил в своем кабинете, не были старомодными. И мысли его о Фрэнсис приличными не назовешь.
– Не то чтобы я осуждал любое нарушение закона, – уточнил Расс. – В конце концов, закон нарушали и Ганди, и Даниэль Эллсберг [24] . Я не верю в то, что законы священны. Но я не считаю, что тот, кто нарушает закон, принимая наркотики, преследует сколь-нибудь значимую цель.
24
Даниэль Эллсберг (род. 1931) – бывший американский военный аналитик, передавший в 1971 г. журналистам секретные документы, благодаря которым стала известна правда о Вьетнамской войне.
– Ух ты! Ну ладно.
Он слышал, что она улыбается, но его уязвила несправедливость ее слов, противопоставление модного и старомодного.
– Нет ничего плохого в том, чтобы быть старомодным, – поправилась она. – По-моему, это даже мило. То есть, насколько я понимаю, ты сам никогда не пробовал травку?
– Э-э, нет. А ты?
– Пока нет.
В голосе ее слышался задор. Расс оторвал взгляд от дороги и увидел, что Фрэнсис наблюдает за его реакцией. Она казалась такой оживленной, такой довольной, точно ей не терпелось начать игру. Он тоже был не прочь поиграть, но только не во флирт. В этом он не силен.
– Ты спрашивала о своем сыне? – уточнил Расс.
– И о моем, и о твоем.
– О моем! То есть о Перри?
– Да.
Его сын? Принимает наркотики? Ну разумеется. Как он раньше не догадался: это же очевидно. Черт бы побрал Мэрион.
– Можно я тебе кое-что расскажу? – спросила Фрэнсис. – Раз уж мы говорим откровенно?
Снег валил так густо, что дороги было толком не разглядеть. Расс, не отрываясь, смотрел вперед, но почувствовал, как Фрэнсис в своей охотничьей кепке подалась к нему.
– Помнишь, я приходила к тебе прошлым летом?
– Помню. Отлично помню.
– Мне тогда было плохо, но я рассказала тебе не все. То есть почти ничего не рассказала. Ты так мило говорил о Бобби, о смерти моего мужа, но я приходила не поэтому. Мне было плохо, потому что я узнала: мужчина, с которым я встречаюсь, встречается с другой.
Растрескавшиеся резиновые дворники “фьюри” дергались по ветровому стеклу. Рассу хотелось задать уточняющий вопрос, убедиться, что “встречаться” значит именно то, что он подумал, но он боялся, что голос его выдаст. День, который начался так прекрасно, обернулся таким кошмаром. Он глупо ошибся в Перри, а во Фрэнсис – и того глупее. Ему ни разу не пришло в голову, что у нее уже мог появиться мужчина. Ведь прошлым летом она вдовела от силы год.
Она отодвинулась на свою часть сиденья.
– С самого начала наш роман казался мне неправдоподобно прекрасным. Моя старая подруга устроила нам свиданье, и мы сразу поладили, сразу нашли общий язык. Филип хирург, бывший военный врач. Служил на той базе, где когда-то служил и Бобби, и это нас объединило, тем более что кардиохирург сродни летчику-истребителю: и то и другое не для слабых духом. У Филипа роскошная квартира
Расс попытался представить сценарий, в котором Фрэнсис оказалась дома у кардиохирурга и не вступила с ним в интимную связь.
– Я хотела познакомить его с Ларри и Эми, – продолжала она. – Чтобы мы пообедали и сходили в музей Филда. Я постоянно просила его об этом, и в конце концов как-то вечером он сказал – начистоту так начистоту, – что хочет кое в чем признаться. Оказывается, все это время он встречался с другой. Разумеется, с медсестричкой. Разумеется, моложе меня. Вот что было у меня на уме, когда я пришла к тебе. То есть я тосковала по Бобби, но не из-за того, из-за чего следовало бы. А потому что мне разбили сердце.
От черного выхлопа едущего впереди мусоровоза снег пачкался, не долетая до земли.
– Понятно, – ответил Расс.
– Я тебе не сказала еще кое-что. У нас с Бобби было не все так гладко. Я вышла замуж в двадцать один год. Он был лучшим другом моего брата, он летал на самолетах, которые преодолевают звуковой барьер, он был потрясающе красив, и он достался не кому-то, а мне. Его часто не было дома, но я не возражала: я была женой офицера, в этом есть свои преимущества. Когда родились дети, он служил на авиабазе “Эдвардс”, я поехала бы за ним куда угодно – из армии он ушел не из-за меня. Но Бобби хотел, чтобы дети росли на одном месте, ходили в одну школу, к тому же в “Дженерал дайнемикс” платили намного больше. Мы перебрались в Техас, и он понял, что ошибся. Он скучал по военной службе и винил во всем меня, хотя я тут была ни при чем. С каждым годом он становился все раздражительнее. Все знали, что он кобель, и не то чтобы я давала ему поводы для ревности, но он постоянно меня испытывал. Если я слишком громко смеялась над шуткой соседа, Бобби думал, что я заигрываю с ним, и донимал меня, пока я не признаю, что сосед по сравнению с ним слабак. Если я смотрела новости и говорила, мол, как-то мы плохо воюем, он учинял мне допрос. Разве я не согласна с тем, что Америка – самая сильная страна на свете? С лучшей экономикой? Разве я не считаю, что наш моральный долг – не дать коммунистам увеличить их как-его-бишь? Он всерьез полагал, что столько наших солдат гибнет на войне, потому что демонстрации протеста подрывают их моральный дух. Эти мальчики гибнут из-за меня, ведь я позволила себе усомниться в том, что мы воюем как надо. Ларри хотел стать космонавтом, но он не особо спортивный, не круглый отличник, и Бобби постоянно на него орал. “Разве же космонавты так плетутся до второй базы? Думаешь, Джон Гленн [25] хоть раз получил четверку за контрольную по алгебре?” Ларри просто мечтательный мальчик, который интересуется космосом, он так гордился отцом, так старался ему угодить, так страдал из-за его недовольства. Ты бывал в кабине F-in!
25
Джон Гершель Гленн-младший (1921–2016) – американский космонавт, изобретатель, политический деятель.
Рассу бы порадоваться, что она изливает ему душу, но он услышал лишь, что на Фрэнсис обращают внимание летчики-испытатели и кардиохирурги. А он всего-навсего второй священник, у него жена, четверо детей и нет денег. О чем он только думал?
– Удивительное зрелище, – продолжала она, – сколько там всяких приборов. Они внушают тебе ощущение, будто ты тут всем управляешь: именно так Бобби и обращался с нами. Мы нуждались в его одобрении, и он управлял нами, давая понять, что одобрение нужно заслужить. Ларри должен добиться выдающихся успехов в спорте, а я не имею права посмеяться с соседом. По мне, так самое ужасное в этой катастрофе – что он потерял управление самолетом. То-то он, наверное, рассвирепел.