Перекрестки

Франзен Джонатан

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – произнес он.

– Я стараюсь быть серьезной, но, может, ты меня не так понял.

– Так продолжаться не может, – заявил он.

– Ох. Почему?

– Я уже говорил. Я предупредил тебя сразу. Я не стану разрушать семью. Я не брошу мать моих детей.

– А еще ты говорил, что умрешь, если я не стану твоею. Значит ли это, что ты сейчас умрешь?

Он закрыл лицо руками. Если прежде он ей и нравился, то теперь уже нет, но это волновало ее менее чем когда-либо. Она ясно видела очертания своей одержимости им. Разумнее всего было бы вырвать ее из черепа, но та разрослась настолько, что для этого череп пришлось бы раскроить. Вдобавок Мэрион завораживала красота этой одержимости, пусть и болезненноогромной.

– Я умру без тебя, –

произнесла она буднично.

– Не умрешь. Найдешь кого-нибудь получше.

– Ты понимаешь, что я говорю?

– Если честно, не все.

– Ты не прав. – Мэрион открыла дверь. – Вот и все. Я знаю, что ты не прав.

Она шла домой мимо парка Вестлейк, не чувствуя ни капли уныния. Ее переполняло взволнованное оживление, как генерала накануне решающей битвы. В отношениях с Брэдли наступил кризис, и чтобы его преодолеть, придется напрячь ум. То, что она добровольно ушла из кафе, не стала устраивать Брэдли визгливых сцен и умолять его не бросать ее, теперь казалось ловким маневром. Остается только ждать. Брэдли разрывается между работой, семьей и вниманием к ней: ему некогда проявить писательский талант. Мэрион представляла, как через месяц разлуки он без предупреждения заявится к ней домой среди ночи, потому что ему не терпится показать ей написанное и услышать ее мнение, представляла, как они вместе читают страницу за страницей, как она восхищается сценарием, и эти фантазии настолько ее манили, так приятно было снова и снова прокручивать их в голове, оттачивая детали, что в ту ночь она почти не сомкнула глаз. Утром она едва не вприпрыжку побежала на работу. Вместо того чтобы уткнуться в газету, болтала с другими стенографистками и улыбалась неженатым коллегам.

Несколько недель кряду она пребывала в неизменно приподнятом настроении, ободренная уверенностью, что, коль скоро она не докучает Брэдли – пусть думает, как там она, пусть мучается, пусть побудет один, может, что и напишет, – то хитрость ее подействует, и он непременно вернется. Мэрион даже согласилась сходить на ужин и в кино с молодым человеком с работы: вдруг Брэдли случайно увидит ее и будет ревновать. Правда, потом никак не могла вспомнить, сказал ли молодой человек хоть слово, и решила, что, наверное, сама трещала без умолку о Гитлере, Риббентропе и Черчилле. Видимо, так и было. Больше молодой человек никуда ее не приглашал, но Мэрион не расстроилась: для нее он все равно что не существовал. Края существования в целом начали расползаться: сказывалась бессонница. Наконец однажды вечером в сентябре она решила пораньше уйти с работы и заявиться к Брэдли в “Лернер моторе”. Дата, 09/09, этому бесспорно благоприятствовала.

Брэдли пил кофе с мистером Питерсом и побелел, заметив ее. Мэрион нервничала, но, все еще в приподнятом настроении, поздоровалась с девушками так, словно они были ее лучшими подругами. У одной на пальце красовалось помолвочное кольцо, вторая ждала ребенка и собиралась увольняться, одного из рядовых продавцов выгнали. Мэрион отчаянно хотелось поговорить, но сказать о себе было совершенно нечего, и она принялась делиться категоричными мнениями, почерпнутыми из газет, о ситуации в Европе и о том, что Америке необходимо вмешаться. Девушки одна за другой извинились и ушли, осталась только Энн. Она мягко заметила, что у Мэрион нездоровый вид, и та призналась, что ее мучает бессонница. Энн спросила, не хочет ли Мэрион пойти к ней в гости и поесть супу.

– Нет, я пришла к Брэдли, – ответила Мэрион. – Он мне должен бифштекс.

Энн помрачнела.

– Он человек слова.

– Может, лучше пойдем ко мне, – предложила Энн.

– В другой раз.

Мэрион отошла в сторону. Стучало в висках, тело было словно из мела. Она куда охотнее поспала бы, если бы могла заснуть. Брэдли стоял возле так и не проданного “кадиллака” семьдесят пятой модели вместе с каким-то рыжим, явным Джейком Барнсом, и с карикатурным увлечением внимал каждому его слову. Он умел внушить клиентам, что те на диво интересные рассказчики. Мэрион приблизилась к Джейку Барнсу и сказала:

– Прошу прощения, но, если не ошибаюсь, я пришла сюда раньше вас.

Брэдли обвел ее глазами, не задерживая на ней взгляд.

–

Мэрион, – произнес он.

Джейк посмотрел на часы.

– Ничего страшного.

– Нет-нет. – Брэдли положил руку ей на спину, развернул ее. – Тебе придется подождать. – Он разговаривал с ней, как с ребенком.

– Разве я мало ждала?

– Ну подожди. Хорошо?

Она демонстративно уселась на кожаный диван для клиентов, закурила сигарету и принялась ждать. Во рту у нее, казалось, тоже был мел. Бессонница разбила прежде непрерывный мир на острые осколки. Тревожные взгляды Энн и мистера Питерса, сидевших за своими столами, отскакивали от Мэрион, как от куска мела.

Наконец они с Брэдли оказались на тротуаре за углом магазина (Мэрион не понимала, как попала туда). Верхние части затенявших улицу зданий пылали в лучах заката. Едко пахло выхлопными газами.

– Милая, – произнес он, – у тебя такой усталый вид.

– Прости.

– Я не имел в виду ничего плохого. Просто… ты хоть что-то ешь?

– Я ем яйца. Я люблю яйца. Прости.

– Что ты все прости да прости, это я должен просить у тебя прощения.

– Прости.

Брэдли зажмурился.

– Боже…

– Что? – живо спросила она.

– Мне больно видеть тебя снова.

– Поехали ко мне?

– Лучше не надо.

– Ненадолго.

Он вздохнул.

– Я обещал Изабелле вечером сходить на родительское собрание.

– И важное собрание? – Мэрион правда было интересно.

Долгое ожидание завершилось. Она терпеливо стояла у телефонной будки, пока он врал жене. Она терпеливо ехала в машине. А вот Брэдли не терпелось – не успели они войти в подъезд, как он притиснул ее к стене за почтовыми ящиками и впился в нее губами. Она по-прежнему чувствовала себя так, словно сделана из мела, но Брэдли ее плоть явно казалась податливой, а большего ей было не надо.

Однако она ошибалась. Она добилась того, чего ждала, но само ожидание до предела растянуло связь между одержимостью и ее объектом. Они несколько раз занялись любовью, потом он ушел, но удовольствие Мэрион получила лишь от того, что значили эти занятия любовью. Пыхтящий на ней человек, продавец автомобилей, у которого изо рта несло кофе, был чужим в том мире, где она теперь обитала. Она для него тоже явно что-то значила, но что именно, даже не пыталась представить.

Потом, в Аризоне, она никак не могла вспомнить, почему сказала Брэдли, что ему не обязательно соблюдать осторожность. Может, потому что в ее голове так все смешалось, что она перепутала дни цикла. Может, зная, что Брэдли не нравится иной вариант, тоже позволяющий соблюдать осторожность, и не рискнув отравить ему удовольствие от воссоединения, она просто понадеялась на лучшее. А может, хотя Мэрион совершенно точно не помнила, чтобы ей хотелось забеременеть, звериное чутье пагубно подвело ее, неверно высчитав дни, а она и не заметила подвоха. Но и Брэдли, между прочим, поверил ей, когда она сказала, что ему незачем соблюдать осторожность, хотя прекрасно видел, что она не в себе. Что если и он, сам того не сознавая, хотел, чтобы она забеременела? В Аризоне, так ничего и не вспомнив наверняка, Мэрион решила, что ту беременность послал ей Бог, дабы ее испытать: ведь Его воля являет себя в поступках Его детей, какими бы ни были их мотивы. На том и успокоилась.

Когда Мэрион рассказывала Софии Серафимидес историю своего помешательства, умолчать о беременности оказалось нетрудно: чтобы объяснить, как она очутилась в запертой палате, хватило и остального. Была и та ночь, когда, через неделю после их первого воссоединения, Брэдли заявился к ней с полупустой бутылкой виски. Была и вторая такая ночь. Был и второй ее незадавшийся визит в “Лернер моторе”, и третий, когда она совала Брэдли под нос пальцы, которыми трогала свою промежность, а мистер Питерс вытолкал ее за дверь. Была и последовавшая за этим кататония на работе, в управляющей компании, после чего Мэрион уволили. Была череда дней, толком ей не запомнившихся, бесконечных дней в квартире, за которую вскоре следовало заплатить. Наконец, был теплый ноябрьский день, когда она пришла домой к Брэдли (адрес нашла в телефонном справочнике), чтобы поговорить с его женой.