Перекрестный галоп
Шрифт:
Розовая дама, похоже, сочла, что все в порядке.
— Ладно, тогда не буду вам мешать, — сказала она. — Скоро будут развозить чай, так что имейте в виду.
— Спасибо, — сказал я.
Она удалилась по коридору, я же уселся в пустующее кресло рядом со стариком Саттоном. Он продолжал смотреть на меня немигающим взглядом.
— Я вас не знаю, — сказал он наконец.
Я с отвращением наблюдал за тем, как он вынул изо рта вставную челюсть. Пристально разглядывал ее какое-то время, потом достал из нагрудного кармана рубашки зубочистку и принялся удалять
— Я вас не знаю, — повторил он, когда все зубы оказались во рту.
Я огляделся. В комнате было еще шесть человек, и все, кроме одного, спали. Старик с открытыми глазами смотрел в окно, в сад, и не обращал на нас ни малейшего внимания.
— Мистер Саттон, — я заглянул ему прямо в глаза. — Я пришел спросить вас о человеке по имени Родерик Уорд.
Я не знал, какой реакции ожидать. И думал, что, возможно, старина Саттон не помнит, что ел вчера на обед, уже не говоря о том, что произошло год тому назад.
Однако я заблуждался.
Он все прекрасно помнил. Это читалось в его глазах.
— Родерик Уорд, этот жалкий воришка и грязный ублюдок, — произнес он это тихо, но вполне отчетливо. — С радостью бы свернул ему шею. — И он протянул ко мне обе руки, точно собирался вцепиться мне в горло.
— Родерик Уорд уже мертв, — сказал я.
Руки старины Саттона безвольно опустились на колени.
— Вот и славно, — произнес он. — Кто его убил?
— Погиб в автокатастрофе, — ответил я.
— Слишком легкая для него смерть, — с ненавистью заметил Саттон. — Я бы убивал его медленно.
Мне показалось это странным.
— А что он вам, собственно, сделал? — спросил я. Очевидно, за столь пылкой ненавистью стояло нечто большее, чем выбитое кирпичом стекло в окне.
— Он украл все мои сбережения, — сказал старик.
— Каким образом?
— С помощью придуманной им хитроумной схемы, — ответил Саттон. Потом покачал головой. — И я, старый дурак, купился. Не надо было его слушать.
— Так он украл ваши сбережения не в прямом смысле слова?
— Какая разница, — устало произнес Саттон. — Сын мой страшно обозлился. Говорил, что я промотал все его наследство.
Видно, этот Саттон-младший большим тактом не отличается, подумал я.
— Так в чем же состояла эта хитроумная схема Родерика Уорда? — спросил я.
Какое-то время он сидел молча, глядя на меня и словно прикидывая, стоит ли говорить всю правду. А может, просто пытался вспомнить.
Потом снова вынул вставную челюсть и стал ее разглядывать. Я не был уверен, что он понял мой вопрос, но через некоторое время он вернул искусственные зубы на место и начал свой рассказ:
— Я заложил дом, а полученные деньги инвестировал в какой-то крутой фонд, благодаря которому, как уверял меня Уорд, я разбогатею. — Он вздохнул. — А потом этот самый фонд лопнул, и я не получил ни гроша и остался на руках с закладной.
Теперь я понял, почему сержант-детектив Фред впал в такую ярость.
— Что за фонд это был? — спросил я.
— Не помню, — ответил он. Возможно, просто не хотел вспоминать.
— А с чего это вдруг Уорду понадобилось швырять кирпич вам в окно?
Старик улыбнулся:
— Да я насолил ему. Так, самую малость.
— Что? — удивленно воскликнул я. — Каким образом?
— Он пришел сказать, что я потерял все деньги. Я сказал, что надо что-то делать, как-то спасать ситуацию, но он сидел и с наплевательским видом твердил, что я должен понять одно: инвестиции могут расти, а могут и обрушиться, разом, как в этом случае. — Он снова улыбнулся. — Ну и тогда я просто вылил горячий чай из чайника ему на колени. — Он захохотал, вставная челюсть едва не выпала изо рта. Толчком большого пальца он вернул ее на место. — Видели бы вы, как он подпрыгнул! Недаром говорят: как ошпаренный. Едва штаны не сорвал. Обвинил меня в том, что я обварил ему яйца. Надо было оторвать их этому негодяю!
— И тогда он пошел и запустил кирпичом вам в окно?
— Да, когда уходил, но сын застукал его и арестовал. — Смех прекратился. — Ну и тогда мне пришлось рассказать Фреду об этой истории с деньгами.
Итак, он потерял деньги примерно год назад. До того, как та же судьба постигла мою мать.
— Скажите, мистер Саттон, — начал я, — вы хоть что-нибудь помните об этом лопнувшем инвестиционном фонде?
Он покачал головой.
— Это был оффшорный фонд?
Он недоуменно уставился на меня. Очевидно, что термин «оффшорный» был ему незнаком.
— Да я в этом не разбираюсь, — ответил он. — Не понимаю ни черта.
— Ну а слово «Гибралтар» там не звучало? — не унимался я.
Он снова покачал головой.
— Не помню. — В уголке рта снова показалась слюна, глаза увлажнились.
Я понял — мне пора уходить.
Субботнее утро выдалось морозным и ясным, зимнее солнце вовсю старалось оттаять заледеневшую землю. По радио на кухне сообщили, что в девять часов состоится повторная инспекция беговых дорожек на ипподроме в Ньюбери, это она уже будет решать, можно ли проводить скачки. Очевидно, места старта и приземления после взятия препятствий прикрыли чем-то на ночь, и организаторы скачек надеялись, что соревнования все же состоятся.
Я же тем временем скрещивал пальцы в надежде, что их отменят.
В пятницу днем я провел более часа в комнате для скачечного инвентаря, трудясь над уздечкой Сайентифика — так, чтобы она порвались во время скачек. Мать показала мне одну, для которой подходил австралийский нахрапник, и я расстроился — уж больно новенькая она была, прямо с иголочки. Недаром мать всегда твердила о том, что лошади с конюшен Каури не выйдут на скачки в чем попало.
Поначалу задача казалась мне несложной — всего-то и надо несколько раз перегнуть в разные стороны кожаный ремешок внутри защитного резинового рукава, и тогда полоска эта порвется, и поводья будут держаться только на резине. Ну а потом и она тоже лопнет, стоит только жокею в пылу скачки сильно натянуть поводья.