Перекрестный галоп
Шрифт:
Я уже почти уничтожил все ресторанные запасы поппадамс [14] и манго чатни, [15] и снова отчаянно хотелось отлить, как вдруг увидел через дорогу знакомое лицо. А если бы пошел в туалет, то наверняка не увидел бы.
Для того чтоб подойти к ящику под номером 116, открыть его ключом, извлечь содержимое и уйти, человеку понадобилось всего несколько секунд.
Но я все-таки успел несколько раз щелкнуть своим новым приобретением.
14
Поппадамс —
15
Манго чатни — кисло-сладкий гарнир из фруктов и овощей, в данном случае на основе манго.
А потом сидел за столом и рассматривал снимки, которые только что сделал.
На нескольких был виден только затылок, еще пара оказались вне фокуса, но зато три получились отменно, такие яркие, четкие. На двух явившуюся за деньгами персону удалось запечатлеть в профиль, у открытого ящика и с конвертом в руке, на третьем — анфас, на выходе из почтового отделения.
Честно признаюсь, я не знал, кого жду, но лицо, глядевшее на меня с экрана фотокамеры, не входило в списки даже отдаленно возможных кандидатов.
Лицо на снимке, лицо шантажиста моей матери, принадлежало Джулии Йорк, этой тигрице в клетке.
Глава 14
В субботу в девять утра я сидел в машине Яна, припаркованной на стоянке, на полпути к Бейдену. Я выбрал именно эту позицию потому, что она позволяла видеть проезжающие в моем направлении из Лэмбурна машины. Но мне нужна была одна, определенная машина, и ждал я ее вот уже полчаса.
Сегодня я снова поднялся рано и спал просто отвратительно.
Одни и те же вопросы вертелись в голове и не давали покоя. Как могло получиться, что Джулия Йорк стала шантажисткой? Как ей удалось завладеть налоговыми документами матери или, по крайней мере, получить информацию о них?
И еще один, главный вопрос: с кем она работает?
Здесь должен участвовать еще один человек. Говоря о шантажисте, мать всегда называла его «он», да я и сам слышал шепот в телефонной трубке и был уверен, что голос принадлежал мужчине.
Вот на холм по направлению ко мне начал подниматься трейлер по перевозке лошадей. Я сполз на сиденье, чтобы водитель не видел моего лица. Машины по перевозке лошадей меня не интересовали.
Я зевнул. Устал от недосыпа, хотя и знал, что нескольких часов прежде мне вполне хватало. Да иногда на протяжении недель приходилось спать меньше, чем сейчас. Достаточно вспомнить Сэндхерст — там бывали моменты, когда я выматывался окончательно, бывал на грани полного физического истощения, но все равно продолжал двигаться вперед, как и мои товарищи и соученики.
Пришлось снова выехать из конюшен Каури еще до рассвета, до того момента, как в спальне матери включат свет. Я выехал из деревни по дороге на Вэнтейдж, свернул к открытым воротам конюшен Грейстоун и въехал на территорию. Я медленно продвигался вперед, внимательно оглядывая все вокруг в свете фар. Две палочки, прислоненные к небольшим камням, оставались на тех же местах. Стало быть, никаких машин сюда не заезжало — с тех пор, как отперли ворота.
То был вполне оправданный риск — доехать до того места, где оставлены палочки, и проверить. Лучше так, чем выйти из машины и пройти пешком. На проверку ушло не больше минуты.
Я снова выехал на дорогу и припарковался на площади перед супермаркетом, прямо под величественной статуей короля Альфреда Великого. В одной руке он держал боевой топорик, в другой сжимал свиток, символизируя саксонского воина, ставшего законодателем.
Еще в городе в автомате я купил «Рейсинг пост» — не хотел светиться в киосках или магазинах Лэмбурна, на тот случай, если заметит тот, кто считает меня мертвым.
В газете было написано, что Ивен Йорк выставляет сегодня на двух разных ипподромах семь лошадей: трех на скачках в Хейдок-Парк и четырех — в Аскоте. В число последних входили два претендента на победу в скачках на «Золотой кубок».
Хейдок находился на полпути между Манчестером и Ливерпулем, и добираться туда надо было часа три, не меньше. Аскот же был гораздо ближе, находился в том же графстве, что и Лэмбурн, всего в пятидесяти минутах езды по трассе М4, ну, может, чуть дольше с учетом активного движения в день скачек.
У Ивена были заявлены лошади на первый забег в обеих скачках, и если он не собирался опоздать на первый, в Хейдок-Парк, то должен проехать на своем шикарном белом «БМВ» вверх по холму на Бейден где-то около десяти утра, ну самое позднее — в десять тридцать.
И вот я сидел и ждал.
Попробовал включить в машине радио, но, как и ручник, оно не работало. Производило какое-то раздражающее жужжание даже с выключенным мотором. Хуже, чем без радио, и я выключил его.
Потом взглянул на новые часы, приобретенные в Ньюбери накануне днем. Девять тридцать.
В девять сорок пять я узнал машину, которая двигалась вверх по холму по направлению ко мне. Нет, то был не новенький белый «БМВ», но старый, знавший лучшие времена синий «Форд» моей матери.
Я сполз на сиденье как можно ниже, в надежде, что, проезжая мимо, она не обратит внимания на машину, принадлежавшую ее старшему конюху. Ну, даже если и обратит, то вряд ли остановится спросить, что она тут делает. Так оно и вышло — я с облегчением увидел, как синий «Форд» скрылся за поворотом. Как я и предполагал, мать отправилась на скачки в Хейдок-Парк, где должен был выступить наш жеребец по кличке Орегон — его последний выход перед серьезными соревнованиями в Челтенхеме. Ян говорил, что будет смотреть скачки по четвертому каналу.
Я ждал и ждал, а белый «БМВ» все не появлялся.
И вот без десяти одиннадцать я решил, что торчать здесь дольше не имеет смысла. Машины Ивена я не видел, но это вовсе не означало, что он не поехал в Хейдок. Это означало, что он не поехал туда по этой дороге. Здесь пролегал наиболее вероятный маршрут от дома Йорков, но наверняка не единственный.
И вот я выехал со стоянки и стал искать другую точку наблюдения, где-нибудь на Хангерфорд-Хилл, на одной из дорог, ведущей от Лэмбурна. Если Ивен Йорк собирается сегодня в Аскот, то он почти наверняка поедет этим путем и сделает это не позже чем в двенадцать тридцать, если не хочет пропустить момент, когда его лошадь будут готовить к первому забегу.