Перекресток
Шрифт:
— Что вам сказать, батенька? Человеческая психика все еще во многом загадочна и непредсказуема даже для меня… — задумчиво, будто рассуждая на семинаре в кругу учеников, сказал психиатр. — В том, что пациентка не симулирует, у меня сомнений нет, да и не возникали они, пожалуй, сразу, с первого взгляда. Поверьте моему опыту, батенька…
Что с ней случилось? Почему она пребывает сразу в двух-трех мирах и изредка возвращается в наш, реальный и родной для нее мир — никто вам сказать не сможет. Рискну только предположить, что её кто-то очень сильно напугал. Хотя, положа руку на сердце, не представляю, кто и как смог бы напугать
— Напугал? Сильно? Вот даже как… — хрустнул костяшками пальцев генерал. — А вы знаете, профессор, наверное — как он это сделал, останется тайной от всех, а вот кто — я, кажется, догадываюсь…
— Бог бы с ними, вашими догадками, — замахал руками на генерала профессор. — Слышать не хочу, а то снова набегут ваши помощнички, станут требовать всяких подписок о неразглашении и тому подобных глупостей… Вот только интересно, а зачем? зачем понадобилось кому-то доводить до такого состояния молодую женщину, будь она трижды противницей власти и соверши самые немыслимые преступления?
— Зачем? хороший вопрос, профессор, — тонко, едва заметно улыбнулся генерал краешками губ. — Я думаю, вы и сами могли бы догадаться… но — подскажу, чтобы не мучить вас: «Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума…»
И после короткой паузы, не успел еще психиатр до конца оценить откровенность собеседника, генерал добавил:
— «Да вот беда: сойди с ума, И страшен будешь как чума, Как раз тебя запрут, Посадят на цепь дурака И сквозь решетку как зверка Дразнить тебя придут…»
— Вы говорите страшные вещи… — тихонько, будто самому себе, сказал профессор.
Не отвечая и не прощаясь, генерал резко и четко, по-военному, повернулся через левое плечо и быстро вышел из заваленного книгами и рукописями рабочего кабинета профессора…
21
…поднявшись из гостиничного ресторана в номер, Ника едва ли не сразу у дверей выскользнула из своего шикарно-развратного, с обнаженной спиной и разрезами едва ли не до талии на длинном подоле сиреневого, с легкими переливами вечернего платья, избавившись от него, будто фокусник-престидижитатор, одним легким движение рук вдоль тела. Как и положено, под таким платьем никакого нижнего белья на блондинке не оказалось, но это ничуть не смутило шедших следом за ней Антона и Мишеля. Они давно привыкли к пикантной манере своей спутницы обнажаться в любой удобный, а иной раз и не самый удобный момент.
— Мне кажется, я обожралась, — откровенно призналась Ника, не в самой изысканной манере похлопывая себя по ровному, плоскому животику. — Так соскучилась по обычной, земной, человеческой пище…
Впрочем, кроме её откровенного признания ни что в фигуре девушки не свидетельствовало, что она ухитрилась слопать за ресторанным столиком огромную отбивную с картофельным пюре и зеленым горошком, овощной салат, два десятка королевских креветок, примерно столько же мидий, простенький салатик из кальмара с сыром, да еще и запить все это изобилие изрядной дозой коньяка и лимонного сока. Блондинка никогда в жизни не придерживалась каких-то диет или особого питания, без раздумий лопая все подряд и в неограниченных количествах, благо, природные особенности организма позволяли ей сохранять подтянутую, спортивную фигурку, пережигая белки, жиры и углеводы в жизненную энергию и хорошее настроение.
Вольготно и непринужденно расположившись на маленьком диванчике рядом с низеньким сервировочным столиком, скромно заполненным сейчас коньячными стаканами, большой емкостью с янтарной ароматной жидкостью и парой пепельниц, Ника благосклонно подкурила от протянутой Каревым зажигалки ароматную папироску с длинным, «женским» мундштуком. Вошедший в номер последним, Мишель привычно подобрал с пола брошенное платье девушки, небрежно закинул его на спинку кресла и уселся туда же сам.
— …и вот мне кажется, — проговорила блондинка, на выдохе выпустив изо рта клуб сизоватого дыма и продолжая начавшийся еще за ресторанным столиком разговор. — …мне кажется, что мы «здесь» совсем мало отличаемся от тех, кто «там»…
Ника кивнула наверх, будто её собеседникам требовалось какое-то подтверждение, что девушка говорит не о подземных гномах или лесных эльфах, а своих впечатлениях от общения с жителями иных космических миров.
— «…они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди…» — щегольнул цитатой из давнего, полузабытого романа Антон.
— Ты прав, — вполне серьезно кивнула блондинка. — За иных говорить не буду, у них даже физиология другая, но все-таки, думаю, их цивилизации по сути своей мало, чем отличаются от человеческих, как бы они там людей не называли: сапиенсами, неандертальцами, приматами, антропоидами или четверорукими…
— Но все-таки обычаи, традиции, привычки сильно отличаются от наших, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Мишель, весь вечер внимательнейшим образом слушавший рассказы Ники, посвященные в первую очередь взаимоотношениям внутри смешанного экипажа.
— Конечно, тут и говорить не о чем, — согласилась блондинка, кивая. — Одно только сохранение человеческих жертвоприношений одновременно с межзвездными перелетами чего стоит…
…огромная рукотворная пещера, размерами, как прикинула Ника, в два, а то и, пожалуй, в три футбольных стадиона с её родины, была до отказа заполнена людьми, но, как ни странно, ни толкучки, ни какого-то ощущения единения, как это бывает среди охваченной единой целью, одним стремлением, собравшейся в одном месте толпы, не возникало. Люди стояли небольшими группами, парами или поодиночке, но каждый из них оставался, как бы, сам по себе, вне пределов общего собрания.
— Странно, мне кажется, тут совсем не та атмосфера, что должна быть… — негромко поделилась своими ощущениями с Иннокентием блондинка.
Корабельный купец-экспедитор стоял рядом с ней, одетый в такую же, как на самой девушке, белую, плотную накидку поверх обычного комбинезона звездача, обязательную здесь для всех гостей. Местные жители заранее одевались в светлые, чистые, можно было бы даже сказать — праздничные одежды, если бы не отсутствие ощущения праздника, хорошего, приподнятого настроения среди собравшихся.