Перекресток
Шрифт:
— Рад видеть вас в добром здравии, — прогудел Саллитан.
— Взаимно, — сладко улыбнулся Верейн.
— А как здоровье… ээээ… государыни, ваше сиятельство?
— Прекрасно, насколько это возможно в ее положении, — ответствовал Верейн несколько суше.
Этот титулованный галантерейщик явно пришел просить о чем-то. И просьба приурочена к родинам королевы. Интересно. Ее величество должна разродиться со дня на день, и по традиции Леорре VIII будет в превосходном расположении духа (если родится мальчик, ему даже и притворяться не придется). По такому случаю
Саллитан не стал долго тянуть и изложил свою — действительно, выдающуюся просьбу.
Он собрался жениться. Для этого королевского позволения не требуется. Но чтобы пригласить в столицу на свадьбу отца невесты… если учесть, кто невеста… Да, губа у графа не дура. Принцесса крови. Видно, совсем обнищал Серрьер в своей ссылке, если согласился отдать дочь за этого вульгарного человека, лишь по недоразумению носящего титул, зато очень, очень богатого.
А пускать Серрьера в столицу отнюдь не следует. Ему только палец дай, по локоть откусит… если не по колено. В этом смысле Верейн и высказался.
— Ваше сиятельство, — проникновенно произнес Саллитан, кланяясь, — только на свадьбу. Всего на несколько дней. Не может же юная девушка выйти замуж без благословения родителя.
— Вот пусть из Каррандии и благословляет. Можно письменно.
— Вааааше сиятельство… — голос графа стал вовсе умоляющим. — Моя голубка так просила… я хотел бы — в качестве свадебного подарка… я же не прошу простить принцу Марелье все его прегрешения. Только допуск в столицу на время свадебных торжеств…
Верейн задумался. Серрьер в столице. На несколько дней. Что успеет наворотить за это время матерый заговорщик? Может быть и ничего. А может быть…
Если поставить на уши весь полицейский департамент, если всшерстить всех шпионов… может быть, удастся выловить уцелевших сторонников того покушения… Соблазн велик.
— Я посоветуюсь с его величеством и дам вам ответ через несколько дней, — сказал Верейн.
Саллитан, низко кланяясь, попытался поймать и поднести к губам руку герцога. "Эк его разобрало", — подумал Верейн, уворачиваясь. С чего бы?.. Но тут он вспомнил, что невесте нет еще тринадцати лет, и гадливо усмехнулся. На цыплят потянуло. Старый развратник. Борода сивая — и вот пожалуйста, девочку ему малолетнюю. Да еще с титулом. А Серрьеру деньги жениха свет затмили.
Ну, это их дело. Хоть и противное.
–
Уходила молча и молча возвращалась. Возникала из тумана у реки. Выступала из листвы. Высвечивалась искрами костра. Тенью выскальзывала из метели.
Протягивала ладонь. Ягоды. Собирал губами. Земляника. Брусника. Клюква. Калина…
Целовал запястье, гладил плечи, распахивал ворот.
Сеновал. Лесная поляна. Душная комната.
Потом — все.
Тряс головой. Пил крепкое. Обнимал другую.
Не верил.
Думал — приснилась.
344 год Бесконечной войны
Осенью в трактир Неуковыры пришла Ила. Была она тоща, большеглаза, с длинными черными косами, платье старое и заплатанное, а на ногах дивной красоты сапожки, мы таких сроду не видали. Ила посмотрела Неуковыре в глаза и сказала мягким серебристым голоском: "Я согласна на любую работу. Мне нужно перезимовать". Неуковыра как-то странно побледнел, потом покраснел и ответил: "Конечно, госпожа. Оставайся". Ила кивнула, подняла тонкую руку — на безымянном пальце блеснуло узкое серебряное колечко — и погладила Терка по щеке.
Она уже разговаривала с Хальмой и Нерой на кухне, а Неуковыра все стоял и хватал воздух ртом, выпучив глаза.
Ила помогала Нере стряпать, кормила скотину, драила полы, мыла посуду, иногда вместе со мной и Хальмой подавала еду посетителям — словом, была на подхвате. Терк поселил ее на чердаке в крохотной комнатке со скошенным потолком.
Потом я застукал ее с Терком. Я сунулся в кладовую — Нера послала за солью — и увидел весьма недвусмысленную картину. Они возились и вздыхали, я вылупил глаза на длинную девичью ногу в замысловатом сапожке, потом сообразил, чем они заняты, и вылетел из кладовой как ошпаренный. И налетел на Неру — не дождавшись меня с солью, она отправилась за ней сама.
— Ну? — спросила Нера грозно, потом увидела мою несчастную красную физиономию, неожиданно широко ухмыльнулась и взъерошила мои волосы. — Ладно, зайдешь туда попозже. А сейчас — марш колоть дрова!
Я тюкал топором по поленьям и недоумевал все больше. Каждой собаке в Заветреной известно, что Нера метит в хозяйки трактира и что не сегодня-завтра своего добьется. Неуковыра уже подкатывал к ней с неуклюжими намеками насчет "вдвоем и зимой теплее". По моим представлениям, Нера должна была сейчас лупить Терка ухватом по голой заднице — или с кошачьим воем рвать черные косы Илы. А она отошла от кладовой едва не на цыпочках, лишь бы не помешать.
Через пару дней Ила произнесла, ни к кому не обращаясь: "Пойду в кузню, ножи поправить", — и исчезла на полдня. Хальма ворчала: сколько можно править ножи? Посетителей было много — лил дождь, по такой погоде каждый стремится к теплому очагу и подогретому пиву, — и мы с Хальмой с ног сбивались. "Сколько нужно, столько и можно", — наставительно сказал Неуковыра, и я снова впал в недоумение. Я догадывался, чем занята Ила с Гарсом, а Терк, похоже, был в этом уверен — и нисколько не возражал.
— Не понимаю, — сказал я Хальме, когда наступило временное затишье и мы смогли присесть на лавку у кухонной двери. — Если она с Неуковырой, зачем ей Гарс?
— И Эйме, и Коллен, — добавила Хальма. — И тот бродячий фокусник на прошлой неделе.
— Наверное, она просто развратница? — предположил я. — Но почему тогда наши бабы только улыбаются и терпят?
— Не знаю, — Хальма пожала плечами. — Что-то тут, видать, нечисто.
Ила прожила в трактире, как и собиралась, всю зиму, и всю зиму то и дело уединялась с мужчинами. Часто это были проезжие, останавливавшиеся на ночь-другую, но и наших мужиков она не забывала.