Перекресток
Шрифт:
Я и не знал, что бывают книги со списками блюд.
И еда там была странная. И называлась не по-нашему. Впрочем, и не по-эннарски. Я такого языка никогда не слышал. Но вкусно.
И дорого.
Когда я услышал, сколько это стоит, у меня кусок застрял в горле. Но это был последний кусок, остальные я все равно уже проглотил. Пришлось платить.
Мало того, Талай остановился в здешних номерах. Там была глиняная ванна, и шустрый парнишка принес горячей воды. У нас тоже подавали желающим горячую воду, только у нас было деревянное корыто…
Всю ночь я ворочался на жестких простынях, пахнущих острой южной травой — ее название я выспросил у лекаря, но почему-то сразу забыл, хотя вообще-то на память не жалуюсь. Здесь все было не так. Красиво, но неуютно. И шумно. За окном то и дело цокали копыта, или громко переговаривались люди, или кошка орала. Дома в Заветреной тоже, бывало, орали кошки, но здешние оказались гораздо противнее.
Утром я сказал Талаю, что больше не могу и возвращаюсь домой. Он посмотрел на меня внимательно, хотел что-то сказать, но не сказал. Сунул руку в сумку, достал горсть монет. Вложил их мне в руку.
— Ты что, — растерялся я. — Зачем?
— Ты честно работал, и тебе далеко идти, — ответил Талай. — Не заблудишься?
— Нет, — помотал я головой. — Если ты проводишь меня до городских ворот, дальше я дойду.
Он усмехнулся и кивнул.
У ворот я купил у шустрой бабки леденцов на палочке для Шулле, стеклянные бусы для Хальмы, косынку для Неры и чудной чайничек для Неуковыры.
Мы с Талаем постояли, не глядя друг на друга. Потом, не сговариваясь, начали:
— Послушай… — запнулись и начали снова.
— Если понадобится, в гостинице, где мы ночевали сегодя, будут знать, где я, — сказал Талай.
— Если я буду нужен, я в "Толстой кружке", ты знаешь, где это, — сказал я.
Дома меня, оказывается, давно ждали.
–
Не пришла.
Солнце с востока на запад. Еще день. И еще.
Месяц.
Год.
Еще.
В усах седина. Под глазами тени. Скулы резче, губы жестче.
Решил — ну ее. Женюсь.
Хорошая баба. Добрая. Домовитая. Любит.
Полюблю и я.
Не успел.
Вернулась.
346 год Бесконечной войны
Вот идет королева. Ей семнадцать лет. Голубые глаза блестят, но прочитать в них что-либо невозможно. Красивые розовые губы приветливо улыбаются, но за этой улыбкой ничего нет.
Иллюзии кланов, надеявшихся вертеть ею, развеялись через какую-то пару месяцев.
Крейты попытались надавить на нее, добиваясь нового закона о таможне — она выслушала вежливо и сделала по-своему. Закон-то она подписала новый, да только совсем не тот, какого хотели Крейты. Герцог Авиллет, глава клана Крейтов, слишком громко возмущался и позволил себе нелицеприятные выражения в адрес ее величества. Лоррена выслушала, не дрогнув ресницами, и ничего не ответила.
Через две недели Авиллет скончался после короткой внезапной болезни, а еще через несколько дней два его сына оказались перед судом, обвиненные в злоумышлении против короны.
Так как они, если и не злоумышляли, то открыто возмущались юной самодуркой, суд признал их виновными.
Теайну и Корре Авиллетам отрубили головы. Ее величество присутствовала на казни по велению долга, смотрела на хлещущую кровь с мечтательным выражением, а тонкие ноздри трепетали.
Едва вернувшись во дворец, она закрылась с начальником стражи Кайалом — неудивительно, ведь политическая обстановка настоятельно требовала усиления охраны. За непроницаемыми для звука толстыми дверьми малого дворцового кабинета они кусались, царапались, кричали в голос, роняли тяжелые драгоценные стулья и не могли насытиться друг другом.
Крейты расползлись по углам и затихли, но Марденам оказалось мало преподанного урока. Лиотан Мавай, внук старого Оурре Мардена, попытался напасть на Лоррену с ножом во время торжественного королевского выхода. Кайал был начеку и перерезал глотку нападавшему его собственным ножом, так близко от королевы, что кровь залила подол ее пышного платья и брызнула на лицо и руки. Лоррейна побледнела и покачнулась, Кайал подхватил ее, усадил в карету и увез — и никто не видел, с какой страстью накинулась королева на капитана стражи прямо в карете, размазывая по его ягодицам кровь со своих забрызганных рук.
Верхушку клана Марденов подстригли через месяц — конечно же, глупец Лиотан разболтал как минимум двадцати родственникам о своих намерениях. Их казнили за недонесение, для разнообразия несколько человек посадив на кол.
Лоррена смотрела на эшафот, бледная от страсти, раздувая ноздри, и едва это стало возможным, заперлась с Кайалом.
Герцог Верейн, старый царедворец, осколок прежних царствований, оказался проницательнее всех и однажды просто исчез из столицы, чтобы всплыть через год по ту сторону Левекуны, при дворе Великого Айтара.
Он очень много знал, так что его приняли с распростертыми объятиями.
Лоррена потребовала немедленной выдачи бывшего своего первого советника. Великий Айтар ответил, что не может: он опасается за жизнь почтенного старца.
Ее величество кипела от бешенства, но внешне даже бровью не повела.
Только казнила с чудовищной жестокостью нескольких айтарцев, схваченных в приграничье.
Бесконечная война, лениво дремавшая несколько лет, проснулась и загромыхала снова.
–
Вернулась.
Увела в лес.
Плела венок. Пела, не разжимая губ.
Расплетала волосы. Платье — в траву. Кружилась, запрокинув голову к небу.
Падала в руки. Прижималась.
Молчала. Только дышала часто.
Взял за руку крепко. Повел за собой.
У калитки обняла за шею. Поцеловала.
И — как не было.
347 год Бесконечной войны
Мы привыкли, что живем в эпоху Бесконечной войны. Но на самом деле я войны-то прежде и не видал. Она была где-то. Где-то сходились и расходились армии, сшибались и опадали гигантскими волнами, разбившись друг о друга и расплескавшись кровавыми брызгами, где-то горели села и умирали осажденные города — но в нашам Западном Кабране было тихо.