Перекресток
Шрифт:
Верьен умен, ловок в интриге, ненасытен в любви.
Пока он будет правильно себя вести, он останется.
–
Снилась. Приходила, садилась на край постели. Целовала, улыбалась.
Просыпался — нету.
Болело в груди.
Уходил в лес. Искал.
Звал.
Однажды — нашел.
Лучше бы никогда.
349 год Бесконечной войны
Весной война снова покатилась на юг, но теперь лес ее не остановил.
Заветреная вливалась в серый поток беженцев — даже странно, казалось, все, кто мог, оставили свои дома еще тогда, тем страшным летом, но люди все тянулись и тянулись по дороге, уходя дальше и дальше от Эннара и войны, а война ползла за ними, выдавливая крестьян, как повидло из пирога. Снялись с места Майра и Лакор — уехали в телеге, усадив поверх горы вещей своих одинаковых голубоглазых детей. Привязанная сзади, плелась рябая корова, грустно кивая рогатой головой. Уехало многочисленное потомство тетки Кайлы; сама она правила пожилой рыжей кобылой, щелкая вожжами и покрикивая попеременно то на лошадь, то на внуков. Каждый день пустел еще чей-нибудь дом. Уходили с котомками за плечами, подпирали дверь поленом, чтобы не распахнулась, шептали над крыльцом молитву о сохранении имущества… поворачивались к дому спиной и вскоре исчезали за поворотом дороги.
Терк выставил нас из трактира, когда услышал, что эннарцы вошли в Косовую. Нера плакала и кричала, что никуда не уйдет от этого дурня; мы с Хальмой упирались и спешно выдумывали веские доводы, чтобы остаться — потому что этот сумасшедший Неуковыра прогонял нас на юг, а сам намеревался по-прежнему держать трактир. Один. Среди войны.
В конце концов ему надоели слезы, вопли, причитания и уговоры, и он припечатал:
— Хотите погубить ребенка?
И бабы наши замолчали.
— Шулле нужно увезти как можно дальше отсюда, — уже гораздо мягче продолжал Терк. — Хальма, ты ему мать. Нера, ты ему тетка. Лайте, ты единственный мужчина в этой семье. Обещай мне, что с ней ничего не случится.
Я растерялся и пообещал. Потом все же спросил:
— А ты?
Неуковыра покосился на женщин и неохотно ответил:
— Я не могу объяснить. Я сам не слишком понимаю, но чувствую: если я уйду, что-то сломается. Так что я остаюсь. Лайте, не волнуйся за меня. В конце концов, я старый солдат и еще не забыл, с чем едят войну.
И мы сдались.
Мы ушли на следующее утро, вместе с Сорве и его семьей. Напоследок, отозвав меня в сторону, Неуковыра вручил мне тугой мешочек с деньгами и письмо.
— На всякий случай, — сказал он, протягивая хитро сложенный и запечатанный свечным воском лист плотной бумаги. — Если будет худо, попробуй обратиться к этому человеку. Не уверен, что он поможет — но вдруг… Ну, прощай, Лайте. Даст бог — свидимся.
Мы обнялись. Впервые я заметил, что мы почти одного роста.
Я сунул письмо за пазуху, деньги спрятал в заплечный мешок — и мы двинулись по пыльному проселку, оставив за спиной наш единственный дом.
За поворотом дороги, откуда нельзя уже было увидеть ни Заветреной, ни "Толстой кружки", ни долговязой нахохлившейся фигуры на крыльце, я достал из-за пазухи письмо и посмотрел повнимательней. Ровными и красивыми, но малоразборчивыми буквами на нем было выведено имя, которого я не смог прочесть — но начиналось оно с Л и В, — а на воске был оттиснут странный рисунок, похоже — отпечаток старинного кольца вроде того, что однажды я видел на руке важного постояльца.
Пожав плечами, я убрал письмо в свой мешок — и вскоре о нем забыл.
–
Лучше бы никогда.
Упал. Бился головой о землю. Выл.
Что-то рвалось. Небо раскачивалось, шло трещинами.
Деревья скрючивались, роняли сучья. В сердцевине — гниль.
Брусника плесневела. Рыба плыла вверх брюхом.
Ветер хлестал наотмашь.
Опавшие иглы впивались в лицо.
Земля остывала под руками.
Свет истаивал и гас.
Беспамятство.
349 год Бесконечной войны
Отряды генерала Аффера, которому некогда так повезло не жениться на принцессе Лоррене, входят в Заветреную.
Деревня пуста, лишь трактир на перекрестке по-прежнему обитаем. На крыльце стоит хмурый долговязый мужчина с пистолетами за поясом. Ветер треплет его темные с проседью волосы.
Квартирьер, деловитый немолодой вояка, въехал во двор и заявил, что забирает трактир под штаб.
— Не выйдет, — сказал долговязый, глядя на него сверху вниз, даром что вояка был верхом. — Это трактир. Вы можете здесь остановиться. Вы можете потребовать обед. Деликатесов не обещаю — моя кухарка ушла, — но голодными не останетесь. Вы можете занять комнаты для постояльцев и зал. Но хозяин здесь — я. Погреба, кладовые, кухня — мои. Командуйте своими солдатами, сержант, но не моим трактиром.
Сержант всматривается в трактирщика, потом кивает.
— Ладно. В вашем трактире остановится генерал, его сиятельство герцог Аффер, и его штаб. Так годится, господин офицер?
— Капитан.
— Да, капитан. Его сиятельство везде возит с собой личного повара. Можем мы договориться о его присутствии на вашей кухне?
— Я посмотрю на вашего повара, сержант, и тогда отвечу. Комнаты в вашем распоряжении.
Сержант берет под козырек, потом усмехается и опускает руку.
— Эк вы меня построили, капитан. Кавалерия?
— Артиллерия, — усмехается в ответ трактирщик.
Штаб Аффера расположился в "Толстой кружке". Герцог занял лучшую комнату, его приближенные расположились в остальных, сошки помельче заняли опустевшие деревенские дома. Повар герцога говорил по-эннарски с чудовищным акцентом, по-айтарски не говорил вовсе. Однако Терк умудрился с ним объясниться и установить субординацию. Повар готовил те блюда, которые считал нужными, но за недостающими ингредиентами каждый раз обращался к Неуковыре. Поначалу он было попытался послать солдатика в погреб, не спросясь, и до сих пор с содроганием вспоминал, как трактирщик вошел в кухню, держа солдатика за шкирку, как котенка, и небрежно поигрывая тяжелым пистолетом.
— Это мой трактир, моя кухня и мой погреб, — медленно и раздельно произнес Неуковыра.
Повар понял и больше ошибок не делал.
А потом пришла Ила.
Она возникла на пороге, окинула взглядом зал, ружья в углу, штабные карты на большом обеденном столе, усатых эннарцев, обсуждавших одновременно планы военной кампании, ее величество королеву и знакомых баб, опустила ресницы и прошла прямиком в кухню. Ее проводили взглядами, зацокали языками, заговорили по-эннарски, оценивая стати.
В кухне священнодействовал иностранный повар, командуя двумя солдатиками.
— Где Терк? — спросила Ила, оглядывая кухню.
— Терк двора с топор, — сообщил повар, не повернув головы.
Ила кивнула и прошла через зал обратно на улицу — сквозь строй жадных взглядов и сальных шуточек.
Терк увидел ее, отложил топор, обнял.
— Зачем же ты пришла, теперь? — зашептал ей в волосы. — Они чужие. Они ничего не понимают. Ты для них — просто женщина, они соскучились по женщинам. Ила, уходи. Здесь опасно.