Перекресток
Шрифт:
Оказалось — нет. Городской дом Старого Маршала.
Нас разместили с немыслимым комфортом. Нам позволили не только помыться-переодеться-отдохнуть с дороги — нас ошарашили роскошными нарядами, позолоченными ваннами, изысканными блюдами, мягчайшими перинами. Почтительные слуги, уже знавшие, кто кому кем приходится в нашей семье (вероятно, от нашего сопровождающего), приготовили отдельную спальню для Неры, отдельную — для нас с Хальмой, отдельную — детскую — для Шулле. Малыш, правда, и не подумал удаляться туда, хотя ему и предлагали. Нет уж, от мамы Хальмы и меня — ни на шаг. Так что он спал на диване в нашей комнате.
Утром Старый Маршал пожелал увидеть меня и письмо.
Я протянул ему послание и стоял, глядя на легендарного военачальника. Вовсе он был не старый — лет шестьдесят, наверное. Резкое длинное лицо, длинный нос, темные глаза, залысины на лбу. Седой.
Он взглянул на сложенный листок, прочитал адрес, погладил пальцем восковую печать. Развернул письмо, сильно потертое на сгибах. Отошел к окну — к свету.
Читал, близко поднеся бумагу к глазам. Наверное, был близорук. Долго смотрел за стекло на стриженые деревья. Снова опустил взгляд на письмо. Перечитал. Вернулся к столу, сел.
— Садитесь, юноша, — сказал он. — Расскажите-ка мне о трактире "Толстая кружка".
Я робел, запинался, путался в словах и мыслях. Мне неловко было сидеть в его присутствии, я все порывался вскочить, но он только глянул — и я остался на месте, ерзая по узорчатой ткани роскошного стула. Он слушал, рассеянно глядя в окно, иногда кивал.
Наконец я умолк, не зная, что еще сказать.
— Хорошо, — Старый Маршал перевел взгляд на меня, и я поежился. По-моему, он видел меня насквозь. Хоть и близорукий. — А теперь подробнее о вашем приемыше. — Он заглянул в письмо. — Шулле, так?
Я рассказал ему о Шулле.
Он встал, жестом велев мне сидеть, прошелся по комнате.
— Оттар мог бы стать генералом, — вздохнул он наконец. — Да только вместе с талантами он унаследовал от меня и гонор. Идите, молодой человек. Несколько дней вам придется остаться здесь. Мне нужно кое-что кое с кем обсудить. Решение я приму позже.
И я вышел — искать в этом необъятном доме свою семью.
–
Черные косы в палой листве. Спит?
Лицо холодное, белое. По щеке муравей. Пальцы стиснуты — не разжать.
Платье в земле. На груди красное. И на спине красное. И на губах.
Кровь.
Навылет.
Смотрел. Гладил волосы. Плакал.
Не верил.
352 год Бесконечной войны
Лоррена слушает доклад своего первого маршала, Верьена Ореньи. Злые языки не унять — весь Энторет шепчется, что лучше всего маршал воюет в королевской опочивальне. Поэтому он и торчит в столице, вместо того чтобы вести армии на полях сражений. Война тянется, то откусывая куски от айтарской территории, то отрыгивая их обратно. В Западном Кабране же вовсе происходит что-то непонятное. Отряды, уходящие туда, увязают где-то в кабранских лесах — и исчезают бесследно. Сгинула армия под командованием герцога Аффера. Пропали несколько кавалерийских полков из армии Тремера. Ореньи послал разведывательный отряд выяснить, наконец, что ж там за трясина, в этом Западном Кабране, — не вернулся ни один человек.
Лоррена слушает, хмурит брови. Вчера она услышала словцо — "королевский пудель". Пожалуй, пора отправить Ореньи воевать лично.
Надоел.
И пожалуй, пусть сам посмотрит на кабранскую дыру.
Ореньи уходит в Кабран во главе новой армии, сформированной на основе оставшихся полков Тремера. Тремер идет с ним, мрачный, полный суеверий. Он говорил маршалу, что не стоит соваться в те леса. Но увы — приказы ее величества не обсуждаются.
Последний гонец от Ореньи привез известие, что армия вступила в кабранские земли.
Пять тысяч человек — как корова языком.
Эннар гудит. Недовольство ширится. Война съедает запасы, опустошает кошельки, выжимает соки из земли. Королева правит жестко. Головы недовольных летят направо и налево. Красивые мужчины в королевской опочивальне сменяют друг друга все чаще. Ни одному любовь прекрасной Лоррены не прошла даром.
Разгромленные кланы Марденов и Крейтов сидят тихо, не смея поднять головы, но еще не нарывавшиеся наследники Аффера, братья Ореньи, богатые Молгавы и воинственные Гарайды рискнули шепотом обменяться мнениями о существующей власти.
Что интересно, их мнения совпадают. Лоррена доведет страну до гибели, если ее не окоротить.
Но останавливать ее величество — некому. Она все решает сама, даже если ее решения никуда не годятся. Кровь кружит ей голову, власть мутит ее разум.
Ангер Гарайд с великими предосторожностями посылает гонца в Айтарию, к старику герцогу Верейну, и через месяц окольными путями получает ответ.
Великому Айтару безумно надоела эта война. Он готов обсуждать перемирие хоть завтра. Но с королевой Лорреной о мире говорить бесполезно.
К счастью, у Верейна есть козырь.
Гарайд перечитывает следующий абзац снова и снова, не веря своему счастью.
— Слава тебе, боже, — шепчет он. — Милости твои безграничны.
–
Не верил.
Лес вечен. Ветер вечен. Дождь не уходит навсегда. Снег возвращается. Вода в ладонях всегда жива.
Ты тоже.
Рыл землю руками. Корни расступались. Ветви склонялись, гладили.
Постелил листву. Укрыл травой.
Земля вздохнула и сомкнулась.
Посмотрел на содранные руки — в ладони кривой сучок. На косом срезе круги.
Считал. Сбивался.
Привязал шнурок, повесил на грудь.
Стало теплее.
353 год Бесконечной войны
Лоррена стоит у окна. Солнце поднимается над крышами Энторета. Блестит красная и желтая черепица, черными контурами — флюгеры. Качаются ветви деревьев дворцового сада. Райвен еще спит, рассыпав по подушке черные кудри. Он красив и молод, ему нет еще и тридцати, он хорош в постели — но он ее не любит. Кайал — любил. Страшный человек был Кайал, но он один любил ее такой, какая она есть. Все остальные — игрушки. Жалкие куклы, а не мужчины.