Перелом
Шрифт:
– Если когда-нибудь надумаете, можете опять поехать со мной.
Что-то мелькнуло в его черных глазах, но он быстро отвернулся и, не отвечая, направился к “Мерседесу”, а когда мы прибыли в Эпсом, я увидел, что вместе с ним из машины вылезает Энсо.
Энсо поджидал меня у весовой: безобидный толстяк невысокого роста, наслаждающийся апрельским солнышком. Без пистолета с глушителем. Без гангстеров в резиновых масках. Без веревок, стягивавших мне руки, и шприца с промазином. И тем не менее у меня по спине пробежали мурашки.
Энсо
– Ты нарушил мои инструкции, – сказал он голосом, от которого и не такие смельчаки, как я, бежали куда глаза глядят. – Я сказал тебе, что Алессандро должен заменить Томми Хойлэйка. Я вижу, что этого не произошло. Ты даешь моему сыну какие-то крохи. Ты это исправишь.
– Алессандро, – ответил я, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение, – предоставлялось значительно больше возможностей, чем обычным ученикам за первые шесть месяцев.
Глаза Энсо сверкнули подобно прожектору в тысячу киловатт.
– Ты не будешь разговаривать со мной в таком тоне. Ты сделаешь то, что я тебе говорю. Ты понял? Я не потерплю постоянного нарушения моих инструкций.
Я задумался. В ту ночь, когда меня похитили, он разговаривал очень расчетливо и хладнокровно, но сейчас, казалось, его пожирал какой-то внутренний огонь. От этого Энсо не становился менее опасным. Скорее наоборот.
– Сегодня днем Алессандро участвует в скачках с препятствиями на очень хорошей лошади.
– Он говорит, эти скачки не важны. Он говорит, что важно выиграть большой приз Метрополии. Он должен участвовать в этих скачках.
– Он вам сам сказал? – с любопытством спросил я, потому что на эти скачки мы заявили Движение, и даже Томми Хойлэйк не слишком радовался предстоящему событию.
– Конечно, – очень уверенно заявил Энсо, но я ему не поверил. Видимо, он просто вынудил Алессандро сделать подобное заявление.
– Боюсь, не удастся уговорить владельца, – ответил я, стараясь, чтобы сожаление в моем голосе прозвучало как можно искреннее. – Он настаивает на Томми Хойлэйке. Он непреклонен.
Энсо запыхтел, но отказался бороться за проигранное дело.
– В будущем ты приложишь больше стараний, – произнес он. – Сегодня я тебя прощаю. Но не может быть никаких сомнений, даже тени сомнения, что Алессандро будет участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней. На этой твоей лошади. Архангеле. На следующей неделе он сядет на Архангела. Ты меня понял? На Архангела.
Я ничего не ответил. Посадить Алессандро на Архангела было сейчас так же невозможно, как и раньше, даже если бы я этого захотел. А я не хотел. Банкир никогда не согласится заменить Томми Хойлэйка учеником с пятинедельным стажем, тем более на единственном фаворите в дерби, которого он приобрел первый раз в жизни. И ради благополучия моего отца я просто обязан был найти для Архангела самого хорошего жокея. Энсо принял мое продолжительное
Алессандро провел скачки просто отвратительно. Он знал, что перед ним та же дистанция, что в дерби, и понимал, что я даю ему возможность попрактиковаться перед большими скачками учеников, которые должны были состояться через два дня. Но он безнадежно все перепутал, плохо вошел в поворот, не сумел сохранить равновесия до и после прыжка через препятствие и, соответственно, не смог до конца использовать скоростные данные лошади.
Спешившись, Алессандро быстро отвернулся, чтобы не встретиться со мной взглядом.
А когда Томми Хойлэйк выиграл большой приз Метрополии (причем Движение выглядел после этого таким же изумленным, как я сам), Алессандро куда-то исчез на весь день.
На этой неделе он участвовал еще в четырех скачках, и ни в одной из них себя не проявил. Алессандро отдал победу на скачках учеников в Эпсоме по собственной глупости, не правильно рассчитав время и оказавшись последним за полмили до финиша. Сделав резвый бросок слишком поздно, он проиграл расстояние в полголовы скакуну, занявшему третье место, хотя преодолел последний этап быстрее всех.
В Сандауне в субботу днем два владельца заявили мне, что лошади их слишком дорого стоят и они не согласны с моим мнением об Алессандро как хорошем наезднике. Они упомянули моего отца, который сразу разобрался бы что к чему, и потребовали другого жокея.
Я передал их слова Алессандро, послав за ним в раздевалку и проведя весь разговор в весовой. Мне просто не представлялось возможности поговорить с ним в ином месте. По утрам к нему было не подступиться, вечером он уходил сразу же после проездки, а на скачках его с двух сторон, подобно конвойным, сопровождали Энсо и Карло.
Алессандро слушал меня с выражением отчаяния на лице и даже не сделал попытки оправдаться, прекрасно понимая, что скакал из рук вон плохо. Но когда я высказал ему все, что думал, он задал один-единственный вопрос:
– Можно мне участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней на Архангеле?
– Нет, – ответил я.
– Пожалуйста, – настойчиво сказал он. – Пожалуйста, скажите, что можно. Я прошу вас. – Я покачал головой. – Вы не понимаете. – В голосе его звучала мольба, но я не мог и не хотел пойти ему навстречу.
– Если ваш отец действительно выполнит любую вашу просьбу, – медленно произнес я, – попросите его вернуться в Швейцарию и оставить вас в покое.
Теперь уже Алессандро покачал головой.
– Пожалуйста, – вновь повторил он, понимая, что я не соглашусь. – Я должен.., участвовать в скачках на Архангеле. Мой отец уверен, что вы мне разрешите, хотя я говорил ему, что нет... Я так боюсь, что он уничтожит конюшни.., и тогда я никогда больше не смогу стать жокеем.., а мне не вынести... – Он умолк, захлебнувшись словами.