Перелом
Шрифт:
И, получив в июне сорок второго новые М-13, мы сделали резкий скачок вперед. Во-первых, мы точно так же переделали конструкцию, облегчив ее за счет толщины стенок корпуса и боевой части. А во-вторых, внеся эти изменения, мы поняли, что в общем-то горазды создавать уже и свои конструкции. Так что с осени сорок второго они пошли чуть ли не потоком.
Так, сразу пошло разделение ветвей зенитных ракет. Одни ракеты стали уменьшаться в размерах — немцы все бегали от нас по высотам, поэтому порой летели на низких высотах до трех километров, рассчитывая проскочить нашу ракетную оборону за счет скорости, благо ствольные ЗСУ-23 туда уже не доставали, а более мощные орудия мы использовали как ПТО. Поэтому-то нам и потребовалась ракета для таких небольших высот — расход пороха получался небольшим, и их можно было клепать десятками в день.
Другие ракеты работали на высотах до семи километров — после появления у нас низковысотных ракет этот эшелон стал с ноября сорок второго основным у немецкой авиации. Поняв, что на низких высотах мы сбиваем их чересчур лихо, немцы подняли повыше свои бомберы, а в качестве ПРО стали использовать истребители. Пролетая на большой скорости над землей, они могли обстрелять обнаружившую себя выстрелом пусковую, а некоторые пилоты даже навострились сбивать ракеты.
А бомберы,
Поэтому мы применяли две тактики — позиционных районов и ракетных засад. Тему с позиционными районами мы скопировали с немцев, которые стали их организовывать еще весной сорок второго, когда у них пошли слишком большие потери от наших высотных бомбардировщиков — те бомбили немецкие аэродромы все чаще, поэтому, стянув на площади в пять-семь квадратных километров несколько аэродромов, немцы обкладывали их крупнокалиберной зенитной артиллерией, а позднее и своими ЗРК, и защищали истребителями, дооборудоваными для высотных полетов. Мы поступали так же, организуя такие узлы на пути наиболее вероятных направлений полетов немецких бомбардировщиков к крупным городам — заодно как-то прикрывая и их. Но в таких районах было не более трети установок, остальные же кочевали по всей территории. Каждой батарее был нарезан определенный участок, по которому они мотались на основании целеуказаний с РЛС. Запустив ракету по одному из самолетов приближавшейся группы бомбардировщиков, пусковая тут же сматывалась куда подальше, в то время как станция наводки вела ракету к цели и, подорвав ее там, тоже старалась прикрыться ветошью. Уже к осени всю технику мы перевели на гусеничный ход, чтобы она не была ограничена дорогами, а уж из-за средств маскировки она действительно напоминала куски ветоши — зеленой, бурой, белой — в зависимости от времени года и местности, на которой она действовала. А от истребителей ракетные установки прикрывались еще и ЗСУ-23-2. Так, попав под пять-семь выстрелов и потеряв два-три самолета сбитыми и еще парочку поврежденными, очередная немецкая свора затем атаковалась истребителями, и тут уже далеко не всегда бомберам удавалось прорваться до наших позиционных районов — если только налет был особо массовым, под сотню бомберов и полсотни истребителей. Но к весне сорок третьего мы уже научились координировать ракетные и истребительные атаки таких армад, стягивая к их предполагаемому маршруту кочующие ракетные установки и истребители, так что чувствовалось, что перелом в воздушной войне наступал, и наступал в нашу пользу.
А в апреле немцев ждал очередной сюрприз. Мы наконец освоили производство длинных шашек на баллиститном порохе, пока диаметром в шесть сантиметров. Но это резко увеличило заполненность камер сгорания топливом, отчего ракеты такого уменьшенного калибра смогли лететь быстро, и при этом нести достаточно полезной нагрузки. Причем — уже не только по вертикали, но и по горизонтали. Тут большую роль сыграла новая аппаратура. Во-первых, мы освоили производство гироскопов с очень небольшими допусками, что позволило раскручивать их уже до больших скоростей, на которых их сложнее было сбить с занятого положения. Во-вторых, наши электронщики разработали набор миниатюрных, и вместе с тем удароустойчивых ламп. Их коэффициенты усиления были хуже, чем у их более солидных собратьев — пришлось делать толстой арматуру, поэтому витки сеток были толще и пропускали через себя меньше электронов, а сама миниатюрность не давала больших токов. Но схемы с применением таких ламп вполне нормально работали до двух километров, а миниатюрность позволила запихнуть эти схемы в узкие корпуса новых ракет.
Так что на дистанциях в два километра у нас вдруг появилось новое оружие против немецких истребителей. И немцы сразу прочувствовали изменения в расстановке сил, когда в трех налетах подряд поочередно были выбиты истребители, что кидались на пуски высотных ракет, а пусковые продолжали раз за разом садить по ставшими беззащитным бомберам. Эти новые ракеты были еще с визуальным наведением, но летали и по горизонтали. Пусковая и операторская находились в одной машине, и после запуска ракеты оператор так же вел ее телескопом до цели — дистанция в два километра позволяла относительно безопасно стрелять по истребителям — тем-то, чтобы попасть по пусковой, надо было сблизиться хотя бы на километр, а лучше метров на пятьсот. К этому времени самолет уже был сбит или поврежден настолько, что пилоту было уже не до стрельбы.
Конечно, новые ракеты дались нам непросто. Одношашечные двигатели были для нас новым словом в ракетной технике, и тут мы впервые по настоящему столкнулись с проблемой эрозионного горения. Просвет в двигателе по сравнению с многошашечной конструкцией был невелик — небольшой зазор между шашкой и корпусом, и канал в шашке. Продираясь через эти узости, потоки горячих газов очень сильно разогревали и корпус, и шашку, так что горение очень быстро возрастало, а корпуса, сделанные по старой технологии, просто прогорали. Пришлось закрывать часть поверхности шашки стальными стаканами — так удалось снизить начальную поверхность горения. А с корпусом и вообще мы пошли на преступление черед всей нашей предыдущей деятельностью — мы сделали его стенки толще. Ненамного, всего на миллиметр, но это позволило ему выдерживать повышенные температуры в течение тех трех-пяти секунд, что ракета летела к цели. Кроме того, корпус перестал ломаться — ведь при полете по горизонтали ракета пересекает восходящие потоки и прочие возмущения, соответственно, ей приходится сильнее себя стабилизировать, то есть оперение машет очень часто, так что частота его колебаний может совпасть с частотой корпуса. Ну, с этим-то мы сталкивались еще осенью сорок второго, и тут выход был один — увеличить собственную частоту корпуса, то есть сделать его стенки толще. Заодно это убило и второго зайца — так как истребители — более маневренная штука, то и ракетой надо было маневрировать более активно. Но тонкие корпуса могли выдержать не всякий маневр, и иногда они сминались, а то и переламывались. Но даже с более толстым корпусом так называемое массовое совершенство конструкции было выше старых многошашечных двигателей, так что ракета длиной полтора метра стала отличным прикрытием ближней сферы в два километра. Правда, весной выпуск ограничивался возможностями прессового оборудования, миниатюрных ламп и производством высокооборотных гироскопов, так что за апрель и май мы выпустили чуть более двухсот ракет. Но и этим количеством мы успели сбить более ста двадцати истребителей, прежде чем немцы снова прекратили на время свои полеты, чтобы обдумать появление нового оружия и выработать какую-то тактику.
Но окончательно свет в конце туннеля мы увидели с разработкой новых ракет. В них вместо баллиститного использовалось уже смесевое топливо на основе перхлората аммония, алюминиевой пудры и каучука. Главным его преимуществом для нас было то, что оно не накладывало ограничений на диаметр и длину двигателя. Естественно, так как технология была новой, мы снова не стали гнаться за рекордами, а сделали рабочую лошадку длиной чуть больше трех метров и диаметром пятнадцать сантиметров. А больше пока и не надо было — новые ракеты прикрывали пространство в восемь километров по горизонтали и шесть — по вертикали, и обещали стать основным типом ракет на ближайшее время — ведь для защиты той же местности теперь требовалось меньше установок, соответственно, можно было ставить их с перекрытием по зонам стрельбы, а возможность стрельбы по горизонтали позволяло им выйти из-под удара, просто сменив позицию после пуска и попадания. Ну, как показали первые бои, не все было так просто, но все-таки появилось ощущение того, что мы наконец сможем надежно перекрыть наш периметр без увеличения производства истребителей — штурмовики и транспортники сейчас были гораздо важнее.
Глава 10
Новые ракеты обеспечивали какое-никакое прикрытие наших войск, но основным все-таки было то, что во время наступления мы тренировали свой комсостав, которому предстоит в дальнейшем вести наступательные действия. Если на уровне частей для обороны мы уже имели полки и даже дивизии, то для атакующих действий с прорывом обороны, глубокими охватами, отражениями массированных контратак в глубине обороны — для таких действий командиров у нас еще не было. Да, командиры-оборонщики могли проводить контратаки, но на небольшую глубину, когда резервы расположены сравнительно близко, когда практически в любой момент можно нырнуть за свои укрепления или получить помощь. И "атакующие" командиры у нас тоже были — те, что могли проломить оборону, сманеврировать во вражеском тылу, чтобы вывести свою часть из-под удара или, наоборот, ударить по подвернувшейся немецкой части. Но эти командиры пока действовали только на уровне батальонов, пусть порой и усиленных. Но у этих батальонов не было достаточно ударной мощи, а сведение нескольких батальонов во временные группы не давало должного эффекта — слишком много времени тратилось на согласование действий между комбатами. Даже введение оперативных управлений, что координировали боевую работу по какому-либо направлению, лишь ненамного увеличивало эффективность действий. Нужна была слаженность всех подразделений части, а она могла быть достигнута лишь под единым и, самое главное, постоянным, долгосрочным командованием. По крайней мере, у нас по другому пока не получалось. Да, для отражения немецкого наступления этих возможностей хватало — перемалывание наступающих фрицев более менее сносно шло уже второй год. Но когда-то надо было и наступать, да и скорость пополнения немецких частей — за счет массовой мобилизации не только в Германии, но и других странах — все больше обгоняла рост их потерь. Требовалось проводить большие операции по окружениям, чтобы вырывать из немецкой армии сразу большие куски — мелочевка в роту-батальон нас уже не устраивала.
Так что, тогда как часть сил засела в укрепрайонах и отдельных ротных и батальонных опорных пунктах, другая готовилась к маневренным боям на новом уровне. Нам хотелось, чтобы как можно больше командиров, что подавали надежды, получат опыт атакующих действий сравнительно большими силами, а, значит, с увеличенными возможностями по маневру отдельными подразделениями, причем разными по составу и назначению. А это резко повышает вариативность действий, то есть когда ведение боя усложняется чуть ли не на порядок. Ведь до этого мы если и контратаковали, то небольшими силами и на небольшую глубину. Основным нашим тактическим приемом была оборона, а если и шел маневр, то в пространстве, относительно свободном от сил противника — прошел через леса, сел в засаду, нанес урон — и мотать, пока не накрыли. Пора было выходить на следующий уровень.
Но кидать их в воду и смотреть, выплывут ли, мы не собирались. Отобранные командиры несколько месяцев попеременно играли в штабные игры и проводили маневры реальными частями, так что сейчас для всех для них настала экзаменационная пора. Ведь контрудар предполагает, что инициатива находится у противника, он атакует. И как он себя поведет, заранее неизвестно. Можно только предугадать его действия исходя из местности — где-то пройдут танки, а где-то — только пехотные подразделения, где-то можно провести большие грузовые колонны, а где-то дороги настолько слабые, что их поверхность быстро разрушится под многочисленными шинами и гусеницами. И только сама по себе местность является более-менее постоянным фактором, на который, тем не менее, влияет еще один более-менее случайный фактор — погода. А уже силы и средства — факторы переменные — фрицы могут не знать о численности наших войск на тех или иных участках, причем они могут ошибаться как в большую, так и в меньшую сторону, соответственно, они могут кинуть средств больше, чем требуется для прорыва нашей обороны, или же вообще не пойти куда-то. Мы точно так же можем не знать о каких-то немецких частях — эти гады за два года научились сносно маскироваться — и создавать ложные колонны, чтобы ввести в заблуждение воздушную разведку, и вычищать леса от наших ДРГ — нас накрывал все более плотный "туман войны".