Переломленная судьба

Си Дун

– Мне казалось, что мои занятия не мешают торговле.

– Если у тебя нет амбиций, сколько ты можешь заработать?

На следующий день Хуан Куй повел Ван Чанчи в парикмахерскую, чтобы его обрили наголо. Ван Чанчи спросил, можно ли ему оставить хотя бы короткий ежик.

– Ты должен сверкать своей лысиной, – отрезал Хуан Куй.

Когда его стали брить наголо, Ван Чанчи не смог сдержать слез. Это напоминало ему ритуал пострижения в монахи, который совершался против его воли.

9

Каждый день Ван Хуай сидел в своей инвалидной коляске и долго всматривался в горную долину. После этого росший в долине клен отпечатывался в его голове словно цветное фото. Ван Хуай запросто

мог с закрытым глазами восстановить контур его кроны, расположение веток и густую листву. Переживая, что у Ван Чанчи нет средств на пропитание, он попросил Второго дядюшку сходить на почту и отправить переводом пятьсот юаней. Второй дядюшка передал ему копию чека. Ван Хуай положил бумажку в левый нагрудный карман и в свободную минуту вытаскивал ее и рассматривал, словно то был экзаменационный бланк с ответом Ван Чанчи, на котором учитель выставил ему пять раз по сто баллов. Кроме приемов пищи, практически все остальное время Ван Хуай проводил, просто глядя вдаль. Бездельник Лю Байтяо частенько заходил к нему попросить сигарету. И хотя приходил он только ради сигареты, начинал он издалека. Свой разговор он заводил всегда одинаково:

– Брат Хуай, чего ты там высматриваешь?

– Чанчи.

– Разве ты его увидишь на таком расстоянии?

– Да тут все как на ладони.

– Чем он у тебя занимается?

– Учится.

– И как его учеба?

– Лучший в группе.

– Был бы у меня такой напористый парень, я бы каждый день приглашал гостей.

В такие моменты в девяти случаях из десяти Ван Хуай вытаскивал сигарету, протягивал ее Лю Байтяо и даже подносил огонек. Они курили и говорили о Ван Чанчи. Лю Байтяо многократно повторял, что видел во сне, как Чанчи стал крупным чиновником и на самолете забрал Ван Хуая с Лю Шуанцзюй в большой город. Ван Хуай растягивал рот в улыбке и говорил:

– На самолете – это уже перебор, а вот на автомобиле – вполне возможно.

Тогда Лю Байтяо замечал:

– Когда этот день и правда наступит, будешь мне каждый месяц дарить по сигарете.

– Чего мелочиться, – отвечал Ван Хуай. – Сразу попросим в подарок новую дорогу.

– Мне все равно машина не по карману, так что дорогу дарить ни к чему, уж лучше сигаретку.

Тогда Ван Хуай вытаскивал целую упаковку и говорил:

– Дарю тебе заранее.

Лю Байтяо нарочито отнекивался, пока Ван Хуай не начинал сердиться:

– Ты меня совсем не уважаешь? Это ведь всего лишь сигареты.

И тогда Лю Байтяо, довольный, принимал подношение. Остальные подобные Лю Байтяо бездельники, которым хотелось задарма получить курева или домашней бражки, всегда пользовались тем же приемом, то есть начинали разговор с прославления Ван Чанчи. Ван Хуаю никогда не надоедало слушать, как расхваливают его сына, в такие моменты его рот, казалось, расползался до ушей. Лю Шуанцзюй, узнав, что люди за спиной смеются над ее мужем, как над сумасшедшим, рассказала об этом Ван Хуаю. Но тот похихикал и стал ей объяснять:

– Это ведь сродни молитвам. Когда много молишься, боги тебе обязательно помогут. Думаешь, зачем на праздники принято говорить благопожелания или к чему их расклеивают на воротах? Так что пусть возносят свои хвалы.

Каждый день Ван Хуай ставил перед алтарем три свечки. В такие минуты он, вместо того чтобы молиться о своем выздоровлении, просил лишь, чтобы Ван Чанчи поступил в университет и в будущем стал крупным чиновником. Иногда он просыпался с улыбкой на губах; в большинстве случаев это происходило после сна о том, как Ван Чанчи назначили начальником уезда. И если на следующий день кто-нибудь приходил к нему за сигаретами или выпивкой, он непременно пересказывал свой сон. Тогда деревенские мужики спешили передать друг другу эту новость и поочередно шли к Ван Хуаю послушать его сон и получить от него подачку. В такие моменты он забывал о своей боли,

о своих невзгодах, точно его сон был самой настоящей явью. И пусть пока он не стал реальностью, но Ван Хуай верил, что рано или поздно такой день наступит.

В оттенках кленовых листьев появились едва уловимые изменения, теперь над кроной дерева виднелась чуть заметная светло-желтая полоса. Другие ничего не замечали, эту разницу мог уловить лишь Ван Хуай, который смотрел на клен каждый день. Как-то вечером в их деревню пришел почтальон и вернул Второму дядюшке бланк почтового перевода с надписью: «Адресат по данному адресу не проживает». Ван Хуай и так и сяк рассматривал бланк: адрес верный, фамилия и имя тоже, оставался лишь один вопрос: куда испарился Ван Чанчи? В один миг мечты Ван Хуая разбились вдребезги, он весь обмяк, словно разваренная лапша. Куда-то исчез росший в долине клен, кровля дома Второго дядюшки тоже исчезла. Разом наступила кромешная тьма, да такая, что Ван Хуай не мог разглядеть пальцев на вытянутой руке, перед глазами не было ни единой крапинки, ни намека на свет, пропали даже звуки. Лю Шуанцзюй позвала его ужинать, он ее не услышал. Тогда она сама завезла его в дом. Пристально глядя в сторону зажженной лампы, он спросил, почему не горит свет. Лю Шуанцзюй ответила, что свет в комнате включен. Тогда Ван Хуай попросил ее закрыть дверь, вытащил бланк перевода и сказал:

– Завтра тебе нужно будет поехать в город, это очень срочно.

Уставившись на штамп «Адресат по данному адресу не проживает», Лю Шуанцзюй, которая все это время из кожи вон лезла, день и ночь работая то дома, то на поле, горько зарыдала.

– Будешь так рыдать, услышит Лю Байтяо, – пресек ее Ван Хуай. – А если услышит Лю Байтяо, об этом узнает вся деревня.

Лю Шуанцзюй заглушила рыдания и, всхлипывая, спросила:

– Может, привезти ему каких-нибудь продуктов?

– Этому выродку если что и везти, так только хлыст, – отчеканил Ван Хуай.

Среди ночи Ван Хуай разбудил Лю Шуанцзюй. Та спросила:

– Чего тебе?

– Не могу уснуть, может, сидя будет лучше.

Лю Шуанцзюй усадила его в инвалидную коляску и снова улеглась спать. Ван Хуай, отталкиваясь шестом, покатил из спальни на кухню. Там он стал нюхать, не осталось ли чего поесть. Когда он сдвинул с кастрюли крышку, та с шумом упала на пол. Ван Хуай перегнулся через подлокотник, чтобы ее поднять, но ему это никак не удавалось. Он изо всех сил тянулся к ней правой рукой, так что у него уже натерло подмышку, наконец он коснулся ее края кончиками двух пальцев. Но не тут-то было: крышка отодвинулась вперед. Тогда он подкатился к ней ближе. Он снова стал изо всех сил тянуть к ней руку, пока опять не дотянулся до нее кончиками двух пальцев. Прокручивая крышку, он подцепил ее за край, но в тот самый момент, когда он уже хотел перехватить ее в ладонь, крышка соскользнула и со звоном снова упала на пол. Однако он не сдавался и тянулся к крышке снова и снова, потратив на это занятие почти час, пока наконец не поднял ее с пола. Когда он сделал это, его переполнила волна радости. Он поднял крышку над собой, испытывая такой же душевный подъем, как если бы держал в руке золотую олимпийскую медаль. Зато за тот час с лишним, что он боролся с крышкой, ему удалось вышвырнуть из головы фразу «Адресат по данному адресу не проживает».

Утром Лю Шуанцзюй вошла на кухню и увидела, что Ван Хуай, свесив голову, крепко спит в своей коляске. Прямо перед ним стояла корзинка со сваренным яйцом и бататом.

– О боже! – удивилась Лю Шуанцзюй. – Как ты это сделал?

Ван Хуай от неожиданности проснулся и захлопал глазами.

– Ты ведь сказал, что не нужно ему ничего везти, – напомнила Лю Шуанцзюй.

– А вдруг мы напрасно его виним? Вдруг его распределили в другое заведение или его кто-нибудь обманул? В любом случае я должен поехать в город вместе с тобой.