Перепелка — птица полевая
Шрифт:
— Я домой уйду, там дела есть…
— Какие дела? — оторопела женщина.
— Сказал тебе, кое-что провернуть надо. Идем и ты, завтра закончим.
— Ну, работник… Иди, иди, как-нибудь одна справлюсь. — Женщина воткнула вилы, которыми ворошила валки, и стала ждать, что еще муж скажет.
Тот молча надел рубашку, взял пиджак и направился к дороге. Роза не пошла за ним. Прошли те времена, когда слушала все его наставления, дрожала от каждого грубого слова. Подняла косу, стала косить. Отдохнуть села только тогда, когда закончила всю работу. Домой, конечно, не пойдет. Отдохнула
У тех сено уже завяло. Завтра перевернут его и клади в омет. Роза тоже успеет, если вместе с солнцем встанет. Возможно, и Зина с отцом помогут.
Эмель спал под телегой, Зина копошилась над костром — что-то варила. Пахло дымом и палеными комарами.
Разбудили Эмеля. Тот, не умываясь, из чугунка деревянной ложкой стал вытаскивать кусочки сала. «Ты здесь не один! Вначале умойся», — заворчала Зина. Старик недовольно встал, зачерпнул из ведра пригоршню воды и поднес к лицу.
Роза не села с ними. Направляясь сюда, она съела яйцо. Прислонившись к шалашу, смотрела, как лошадь, привязанная к сосне, разгоняла хвостом надоедливых комаров.
— А что, если на ночь пойдем купаться? — пришла к Зине неожиданная мысль. — Не забыла, Роза, как туда в молодости бегали? Ночью, после клуба…
— Бегали, бегали… — проворчал старик. — Иди, купайся — там тебя давно ждут!..
— Ой, дядя Эмель! Да мы тебя сторожем возьмем! Большую палку дадим в руки, посадим около берега… — оживилась Роза.
— Эх, ведьмы, ведьмы, разве уйдешь от вас! Тогда на лошади отвезу. Там и Аташку искупаю.
Зина потушила костер и, пока отец запрягал лошадь, успела шепнуть подруге:
— Ой, сегодня русалками поплаваем…
Сура встретила их белым туманом. От воды несло осокой, рыбой и кубышками. Кубышки желтели глазами кошек, будто пугали. Эмель постоял-постоял, смотрит — женщины стесняются раздеваться, по песчаной тропе спустил лошадь к берегу. Аташка далеко не зашла, только замочила ноги. Уже потом осторожно прислонила к воде мягкие черные губы, стала искать чистые струи воды. Когда нашла их, вытянув шею, стала медленно пить.
Эмель за свою длинную жизнь сто раз видел, как пьют животные и всегда каждый водопой удивлял его. Лошадь, была бы она старой или молодой, на воду никогда не набросится. Эмель верил: между лошадью и ее питьем есть что-то такое, что сближает их, дает новые силы. К стоячей воде лошадь никогда не притронется. Аташка пила, Эмель прислушивался. Зина с Розой стали заходить в реку. Хватали и хватали воду пригоршнями, а сами говорили о Миколе Нарваткине. Зина рассказывала, как встретилась с ним, как тот жил у них. И ни слова — о своей любви. Не зря говорят: душа женщины — глубокий темный омут.
Неожиданно она испуганно вскрикнула:
— Ой, это что такое?!
Схватили одежду, подбежали к Эмелю.
Невдалеке с ивняка в воду заходил лось. Плывя на тот берег, он сильным дыханием разгонял воду. Ветвистые рога походили на выкорчеванный большой корень. Кричать Эмель не стал — пусть плывет, и его, видать, комары искусали.
— Вот тебе купание на Ильин день, — подводя лошадь к телеге, заулыбался старик. — Почему убежали? — спросил он женщин. — Сесть бы вам на его широкую спину, будто на качели…
К
— А я-то думала, что Миколь вам помогает…
— Держи карман шире, поможет. Он Киргизову косит. Во-он где его пай! — Зина показала рукой вправо и сонно зевнула.
Под вечер Судосев подъехал к прибрежному домику, который с Симагиным назвали «Пристанью», — Толю там не встретил. Вчера хотел поговорить с помощником о делах, и вот тебе, не пришел.
Числав хотел было рассказать ему, как в прошлую ночь поймал Рузавина с лещами. Симагин хоть и не первый год в инспекции, но пользы от него как от козла молока. Были случаи, когда отбирая у браконьеров сети и рыбу, Числав уже начинал готовить протокол, но Анатолий заступался. Мужики, говорил, издалека приехали, сети и снасти сами отдали, тогда зачем их штрафовать?
Все это не нравилось Числаву. Однажды даже он приструнил Симагина: за что, мол, ему платят деньги? Но жаловаться не стал. Как-никак, друг все-таки. В характере Толи был такой штрих, который придерживал Судосева от спешки. Чего скрывать, иногда ему во всех стоящих на берегу мерещились браконьеры. Если не Анатолий, всех подряд бы штрафовал.
В свою очередь, и Числав знал: помощник зубы грыз на него за то, что он сел на его место. Не его, Судосева, так другого бы назначили. Парень уж очень любил деньги. Правда, Толина хитрость не бросается в глаза: он и вперед не лезет, и последним не остается. Умеет жить. Вон недавно на собрание в Саранск его вызывали, и там кого только не учил он, как бороться за народное добро! Начальник инспекции даже прямо в глаза ему бросил:
— Если работал ты, Симагин, как выступаешь, то Сура рыбой кишела, а не лягушками…
Чего скрывать, Числаву очень трудно поймать нечестных на руку людей. Остановишь — ни рыбы от них, ни сетей. Как их назовешь браконьерами? И даже тогда, когда знаешь, что их снасти где-то уже растянуты. Бывало, перед глазами их резали и топили, лишь бы не попасться «На охоту» выходят ночью, на быстроходных лодках, на «самоходке» их не догнать. И бензина кот наплакал — на три-четыре выхода в месяц дают. Раб, а не инспектор. Или же взять другое… Разве выйдешь против браконьеров, когда они ружья и ножи выставляют? Вся надежда на ремень да кулаки. Хорошо, что до сих пор Числав их не применял.
Райгазета как только не песочила инспекторов! Старинной берданки даже, сообщала она, им не найти… Нашли, а польза от этого? Машукова оштрафовали — на этом все и кончилось. Штраф наложили и на его саранских друзей, которые глушили рыбу. Вот только этот штраф — с комариный укус. Один из браконьеров — главный инженер завода. После суда он встретил Судосева в городе и, смеясь сказал: «Пойдем куплю тебе поллитровку, лодка в тыщу раз дороже…»
Лодку суд обратно вернул ему, она, сказали, выиграна по лотерее. Словом, подарком сосчитали… Снова, мол, глуши…