Перепелка — птица полевая
Шрифт:
Машинам нужно было пройти трехкилометровый круг. Несколько женщин пошли за телегой деда Эмеля, — любили ходить пешком.
Пойма встретила их клевером. Издалека она казалась бело-красным платком. Над ней жужжали пчелы.
Первый прокос начал Федор Варакин. Он лучше всех косил, за ним не угнаться. Тридцать соток отмахивал за день. Где только столько сил берет, худощавый? Мужики еле поспевали за ним. Останешь — женщины засмеют. Недаром говорят: язык женщины длиннее дороги.
Ш-шик… вши-шик, ши-шик — падала трава. Дзинь-динь, дзинь-динь! —
Сам старик граблями ворошил скошенное. «Хорошие парни, — думал он. — Вон как красиво косят. Если будут такие ясные дни, за две недели поднимем стога…»
Роза Рузавина вдруг вскрикнула и бросила косу. Ей показалось, что на змею наступила.
— Ты что, чертенок, людей пугаешь? — начал ругать ее Эмель. — Это земляные пчелы. — Голыми руками раскрыл сухой мох и вынул из-под него желтый комочек. — Попробуй-ка соты — объеденье.
Роза брезгливо отвернулась. Старик засмеялся и, чавкая ртом, стал сосать мед.
У кого притупится коса — под ивой, в прохладном месте, Судосев этого и ждет. Возьмет косу, положит перед собой и тихонечко давай «клевать» молотком по затупленному лезвию. Стук его не раздражает.
— Дед Эмель, пить хочется!
— Я сейчас, красавицы, я сейчас… — старик зачерпнул из деревянной бочки ведро воды и заспешил к женщинам. Те жадно пили. Эмелю приятно: эту вкусную воду возит с Дионисийского родника его внук Валера. Старику очень сильно хочется, чтобы Зина и оба внука остались жить с ними. Недавно он услышал шептание дочери с матерью: разошлась, говорит, с новым мужем, одной тяжело растить сыновей. Разве легко, если даже на сельском рынке кусок мяса не купишь — цены кусаются.
Над лугом не воздух, а настоящая медовуха. Пьянящая, слаще слащего. Мужчины сели курить. Женщины смеялись громко, почти ржали, как молодые кобылицы.
Косил и Олег Вармаськин. По спине пролил семь потов — боялся отстать.
В полдень, когда люди сели передохнуть, Олег с Захаром Митряшкиным на машине поехали на пчельник, новый мед пробовать. До пчельника километра четыре, он на той стороне Бычьего оврага. Навстречу к ним вышел пчеловод Филя Куторкин. В белой фуражке и брюках, будто врач. Сослепу старик не сразу их узнал. Но поняв, что гости привезли вина — чуть не заплясал!
— Мы на минутку. Только навестим тебя — и назад. Что недавно обещал нам, приготовил? — Захар не стал тянуть время, сразу начал с дела.
— Как же, сват, я попусту слова на ветер не бросаю.
Сам заспешил под навес, достал оттуда трехлитровый бидон и протянул Митряшкину. Тот без разговоров положил его в кабину. Зашли в небольшой домик. Там стояли три табуретки, стол и койка. Филя сполоснул прилипающие к рукам стаканы, поставил перед Вармаськиным. Тот откупорил бутылку, разлил на троих. Бодонь Илько не стал пить.
— Дед, много собрал с первой качки? — деревянной ложкой черпая мед, обратился он к пчеловоду.
— Да как сказать… Кое-какие ульи
Захар ел неохотно, а вот Илько даже чавкал — видимо, вкусный мед. Филя прикоснулся к его плечу:
— Бидон женщинам отвезете, не ошибся?..
— Им, куда же еще? — улыбнулся Вармаськин.
— Вы молодые. Женщины, как мухи, любят таких, — по бегающим глазам деда засверкали зеленые огоньки. — Хе-хе-хе, если бы вернулась молодость, с вами бы пошел.
— Идем, дед, и сейчас годишься ноги держать, — усмехнулся Вармаськин.
— Нет, парни, как-нибудь сами с усами, — он толкнул локтем Бодонь Илько. — А вот рань-ше!..
И стал рассказывать о «подвигах» молодости. Выходило, что будто все красавицы стелились перед ним. Захар и Илько слушали, Олег смотрел в окно. Над пчельником кружился рой пчел. Около пятидесяти ульев здесь, если не больше.
Неожиданно Олег сказал:
— Вы отдыхайте, у меня голова что-то закружилась. Пойду по лесу пройдусь.
— Здешний воздух — лекарство, боль как рукой снимет, — приятно стало старику.
Под деревьями не так было жарко, как в домике. От водки и меда по телу Вармаськина пошел пот. Постоял, постоял он и по узкой, вьющейся змейкой тропке направился к ближайшему роднику. Родник бил из-под раскидистого вяза, который жилисто прилип к пригорку.
Олег снял мокрую рубашку, стал мыть спину. И здесь под кустами увидел самогонный аппарат: корыто с трубой и котел. Котел был еще теплым. Выходит, старик рано утром гнал. «Вот это сплюснутый нос… Бутылку мою опростал, о своем изделии даже и не вспомнил, — нехорошо подумал он о Филе. — Подожди, жмот, я тебя проучу», — и той же тропкой заспешил в сторону домика.
Зашел под навес, откуда недавно старик вынес наполненный бидон, и глаза даже раскрыл от удивления: перед ним стояли три фляги! Олег поочередно открыл их.
Две были заполнены вонючей бардой, третья, поменьше — самогоном. Окунул палец, поднес к языку — крепкая сивуха, черт побери! Всех на лугу напоит! Закрыл флягу, схватил двумя руками и с собой, в машину.
Сел под окном домика, стал слушать старика. Тот рассказывал про какую-то цыганку. Илько с Захаром, схватив животы, смеялись. Болтун даже не улыбался, будто то, о чем чесал языком, действительно с ним случалось.
«Ври, ври, схватишься о пропаже — волком завоешь», — подумал Олег. Встал, позвал друзей:
— Поедем, парни. Люди косят, а вы здесь басни травите. Несолидно…
Илько сел в кабину, Олег с Захаром закурили папиросы. И здесь откуда-то налетели пчелы.
— Выбросьте курево! — крикнул Филя. Олег — юрк! — открыл дверцу машины, взлетел в кабину. И Захар пытался зайти, только не успел: во время спешки ботинок уронил. Нагнулся за ним, и тут пчелы впились в его мягкое место. Парень заорал во всю мочь.