Перепелка — птица полевая
Шрифт:
Размышляя об этом, Судосев и не спохватился, как около него остановилась машина… Из кабины, улыбаясь, смотрел Бодонь Илько.
— Садись, Ферапонт Нилыч, довезу. Видишь, вновь я на машине….
Не сел бы старик, да ноги, шут бы их побрал, устали. Болезнь порой сильнее человека.
— Ты откуда? Что здесь зря мнешь траву? — недовольно спросил парня Судосев.
— По асфальту ехал, увидел, идешь — и сразу за тобой, — приоткрыл рот Илько.
— За это спасибо! Только не нужно мять траву, она на корм сгодится. Давай быстрее возвращайся назад… — и старик торопливо
Когда выехали на асфальт, он спросил:
— Какие там, в нашей Вармазейке, новости?
— Какие… Сколотили бригаду плотников. Деревню Петровку хотим поднять.
— Хорошее дело… Еще что скажешь?
— У Бычьего оврага работаем. Плотину поднимаем.
— Ну-у, ломать — много ума не надо. А кому кузницу доверили, Казань Эмелю?
Зять Вени Суродеева там. Не переживай, он и на заводе был кузнецом. — И чувствуя вину за то, что ушел из кузницы, Илько добавил: — Не бойся, дядь Ферапонт, молоток на всех хватит. Он, шайтан, железный.
Оба долго молчали. Илько внимательно смотрел на дорогу, Судосев — направо, где во всю ширь расстилалась Сура. Песчаный противоположный берег был залит будто золотом. Чуть подальше к реке спускался березняк, словно торопился купаться.
— Миколь Нарваткин вновь к нам вернулся, — наконец-то нарушил молчание парень. — С друзьями строит больницу. Кирпич сам откуда-то привез.
— О каком Миколе болтаешь? — Судосев никак не мог понять, о ком идет речь.
— Да о кавалере Казань Зины. Все село удивляется. Какой он цыган? Он — эрзя…
— А-а! — громко засмеялся Ферапонт Нилыч. — Этого алю23 я хорошо знаю. По-эрзянски щелкает лучше нас…
— Откуда знаешь? — недоверчиво повернулся к нему водитель.
— Слышал, значит, если говорю.
Машина въехала в Вармазейку. Перед домами стояли только что срубленные срубы, лежали кучи бревен.
Глядя на них, Судосев не удержался:
— Поругать нужно за это Куторкина! Куда смотрит он, председатель сельсовета? Весь мусор вынесли на улицы, всем на глаза — смотрите, какие мы грязнули…
— Дядь Ферапонт, признайся, когда услышал, что Миколь эрзянин? — не отставал шофер.
— Когда, когда… В больнице навещал меня, там и поговорили на родном языке…
Судосев обманывал. Об этом он вспомнил вот из-за чего: четыре месяца Илько работал с ним в кузнице, а вот навестить в Кочелай не приходил.
Парень тоже понял его слова. Он не стал оправдываться, сказал прямо:
— Некогда было навещать, дядь Ферапонт. Из Ковылкина кирпич возили. Днем и ночью в дороге. Прости уж.
— Кому теперь мы, старые, нужны, ведь из больницы раньше срока выпустили…
Илько довез Судосева к дому, посигналил, чтобы вышли встречать, и вновь повернул машину. Ему еще нужно отвезти цемент в Бычий овраг, где трудилось почти полсела.
На двери висел замок. Ферапонт Нилыч сел на крыльцо и легко вздохнул: вот он дошел до своего жилья. Родной очаг всегда успокаивает, без него и жизнь не жизнь.
Сидя на берегу пруда, Миколь Нарваткин пытался забыть о том, что его угнетало. Но разве успокоится сердце, когда
Две недели он жил в Пензе. Ночью играл с татаркой Розой, днем бродил по городу. Надоело ему все, и он не выдержал, пошел на вокзал…
…И вот он снова в Вармазейке. Первым ему встретился Игорь Буйнов, зоотехник. Пожал руку и, улыбаясь, сказал:
— Гора, смотрю, сама пришла к селу. Зайди к Вечканову, он спрашивал о тебе. Нужен, стало быть…
В кабинете председателя табачный дым висел густым облаком — не продохнуть.
— Проходи, Миколь Никитич, что стоишь на пороге, словно чужой. — Иван Дмитриевич встал из-за стола и тут же спросил: — Как там на стороне насчет еды? В сметане и масле не купался?
— Искупаешься! В какой магазин ни зайдешь — везде один горох да березовый сок.
— Откуда, дружок, возьмешь мясо — почти все фермы порушили. В городе бычков не откармливают. Вот и приходится грызть горох. — Налил в стакан воды, выпил двумя глотками и добавил: — Вот поднимем брошенные деревеньки, наладим фермерские хозяйства — тогда и с мясом будем. Так, дружок? — председатель хлопнул сидящего около него парня.
Его Миколь сразу узнал, как зашел в правление. Это был Витя Пичинкин, мастер лесокомбината. Тогда бригада Миколя рубила Киргизову дом, он много раз подходил к ним.
— Мечты, Иван Дмитриевич, неплохие, только один вопрос у меня, — не удержался Нарваткин.
— Тогда спрашивай, чего молчишь?
— Я, председатель, вот что хочу понять: кто, скажи, поднимет брошенные деревни? Молодежи в Вармазейке мало. В основном почти все пенсионеры…
Председатель засмеялся:
— А ты зачем вернулся, гудроном бороны обливать?
— Я здесь, председатель, без корней. А без корней не только человек, но и дерево высыхает.
— Поставь дом — вот тебе и первые корни. Потом видно будет, что дальше делать.
— Из чего я его поставлю, из глины?
— Почему из глины? Сосновый срубим! — Председатель кивнул в сторону окон. — Деньги колхоз выделит, рабочая сила — своя. Вон и он поможет, новый бригадир плотников, — показал на Пичинкина.
— Посмотрим, чем собак ловить, потом уж и за дела возьмемся… — Миколь не сразу сказал, о чем часто мечтал.
Слова председателя не выходили из головы Миколя. «В самом деле, а почему бы не остаться в Вармазейке? Работа найдется, любимая — под рукой. Живи-крутись, только плашмя не упади — затопчут».