Переписка из двух углов Империи
Шрифт:
Не пытаясь добраться до истоков и причин антисемитизма, вековые корни и проявления которого подробно описаны в мировой литературе, напомним еще раз о непоследовательности Астафьева, о его непосредственности, несдержанности, наивности. Он был противоречив и в своих национальных пристрастиях, сколь бы очевидными они ни казались, и его ксенофобия оборачивалась не только русофобией, но, случалось, окрашивалась и в антинационалистические тона. В письме к бывшему фронтовику, еврею по национальности, уехавшему в США, Астафьев пишет 3 февраля 1997 года: "И все же хорошо вы сделали, что уехали из Западной Украи
ны - национализм и хохляцкое чванство за это время приняли еще
"Хохляцкое чванство" рядом с наивным сочувствием к евреям - все это вызывает, скорее, улыбку, хотя весь пассаж - характерно астафьевский.
* * *
"Две ипостаси" Астафьева, полярность его импульсов и "полифоничность" его творчества, отмечали многие, кому приходилось писать о нем. "...Проза Астафьева (последних лет в особенности!), - подчеркивал Павел Басинский, бесконечная вражда множества голосов. Радость и отчаяние, слезы и скрежет зубов, ясность смирения и тьма ненависти, мудрый спокойный тон и конвульсивное отрицание самого близкого и родного..."60
Мысленно возвращаясь сегодня к памятной Переписке, следует помнить, что правота Астафьева, и притом неопровержимая, лежит в области художественного слова; здесь его заслуги неоспоримы. Астафьев-публицист - это также неоднократно отмечалось критикой - гораздо слабее, чем Астафьев-беллетрист. Между художественной прозой и публицистикой Астафьева есть расхождения - не только стилистические, но и смысловые. Один из авторов, например, резонно заметил, что "портрет русского народа" у писателя Астафьева "ярок и привлекателен", а у Астафьева-публициста - "мрачноват, вернее, освещен однобоко"61.
Однако невозможно, с другой стороны, механически расчленить писателя Астафьева на "публициста" и "новеллиста". Публицистика - неизменный элемент астафьевского творчества, неотторжимый от "лирики". "Царь-рыба" - образец того, сколь неразрывно сплетены у Астафьева оба начала. Другие примеры "Печальный детектив" и "Прокляты и убиты", вызвавшие в свое время столь бурную общественную реакцию. Поэтому следует говорить не о "двух Астафьевых", а о сочетании в Астафьеве "лирики" и "публицистики" и постепенном - по мере того, как развивалась общественно-политическая ситуация - нарастании публицистического накала.
Конечно, публицистика противоположна лирике. Но повторим еще раз: в самом Астафьеве, в его яркой и многоликой натуре, соединялись, сталкиваясь и противоборствуя друг с другом, непримиримые крайности: любовь и ненависть, милосердность и злость, культура подлинная и культура мнимая. То же самое, впрочем, можно сказать и о всей нашей огромной стране, которой лучшие люди Виктор Астафьев и Натан Эйдельман - так часто становятся яростными противниками.
Увы! Неприязнь к чужому впечаталась в сознание (или подсознание) Астафьева столь глубоко, что он и в позднейшее время не смог побороть ее в себе. Да, может, и не пытался. Отравленный смолоду ядами ненависти, которой был насыщен воздух Империи, он остался в плену расистских предрассудков, до конца сохраняя в своей крови опаснейшие вирусы советского коммунизма. Осознав зло, которое принес миру тоталитарный режим, освободившись от многих великодержавных и русофильских иллюзий, он продолжал видеть источник российских бедствий то в еврейском "высокомерии", то в прибалтийской "спесивости", то в "хохляцком чванстве". Но подчас, правда, - и в русской "дикости".
Судить
Он был честен и бескорыстен. Не пользовался в советское время теми возможностями, которые открывались перед ним благодаря его всенародной известности и официальной поддержке, не стремился обосноваться в Москве да и вообще в каком-либо "городе". Тяготевший к родному, вернулся в свою деревню на берегу Енисея. Обласканный новой властью, он хлопотал в 1990-е годы не для себя, а главным образом для своих земляков62 .
Он метался и мучался, искал свой идеал то в прошлом, то в будущем. Верил, что Россия возвратится "к земле", к потаенным "корням", видел образец духовного мужества и средоточие национальной культуры в русских старообрядцах, уцелевших, несмотря на гонения, и сохранивших себя - свою веру и речь, обычай и облик. Говорил о человечестве как о "семье народов", которая должна, преодолев национальные розни, вобрать в себя лучшее, что накоплено за многие столетия. "На каждой национальности очень много висит ветхозаветного, дурного ...> Должна быть гармония, к которой стремится человечество. Не русская, не немецкая - мировая гармония, к которой устремлено человечество. Гармонично развитый человек - это человек, вселивший в себя весь мир"63 .
Так он говорил. Не потому ли, что сам глубоко страдал от разлада, старый, изувеченный на войне человек, с оголенным кровоточащим сердцем, измученный и оскорбленный уродствами русской жизни, заложник собственных страстей и пристрастий, уязвленный, непримиримый, истерзанный? Есть что-то толстовское в астафьевской натуре, глубоко противоречивой, бунтующей и в то же время - клокочущей, нераздельно единой. Истовый, бескомпромиссный, упрямый, он не признал своих заблуждений и ушел, не покаявшись, но оставил нам свои книги, в которых мечется и надрывно стонет его русская больная душа.
1 Слова из рассказа "Слепой рыбак" (1984). Цит. по: Астафьев В. П.Собр. соч. в 15 тт. Т. 9. Красноярск: ПИК "Офсет", 1997. Далее ссылки на это наиболее полное собрание сочинений Астафьева, осуществленное в Красноярске в 1997-1998 годах, даются сокращенно (указываются том и страница).
2 Крест бесконечный. Виктор Астафьев - Валентин Курбатов. Письма из глубины России / Сост., предисл. Г. Сапронова. Послесл.
Л. Аннинского. Иркутск, 2002. С. 279.
3 Басинский П. Плачь, сердце! Виктор Астафьев и "письмо ХХ века" // Литературная газета. 1993. No 31. 4 августа. С. 4.
4 Астафьев В. Народ у нас какой-то не французистый / Беседу вели В. Нелюбин, Д. Шеваров // Комсомольская правда. 1993. No 84. 8 мая. С. 3.
5 Наш современник. 1986. No 7. С. 188-189. Под письмом - подписи трех известных грузинских писателей: Ираклия Абашидзе, Чабуа Амирэджиби и Отара Чиладзе.
6 См.: Буачидзе К. Такое длинное, длинное письмо Виктору Астафьеву и другие послания с картинками в черном-белом цвете. Тбилиси: Ганатлеба, 1989. С. 184 (написано в июле-августе 1986 года).