Переписка из двух углов Империи
Шрифт:
Примечателен вывод, к которому все более склоняется Астафьев, обличитель и ненавистник "еврейского интеллектуального высокомерия": "Наверное, все-таки мы сами виноваты во всех наших бедах и злоключениях, нам и гореть в фашистском кострище, если все же не опомнимся и не начнем с ним не то чтобы бороться (где уж нам уж...), а хотя бы противостоять соблазну пополнять его озверевающие стаи"46 . И в другом месте: "Явления, происходящие в нашей жизни ...> Тут и суровый российский климат виноват, и среда обитания, но прежде всего российская безответственность, слепая страсть к насилию, лень, бесшабашность, азарт власти, пересекающий границы злобы, и многое, многое, что заложено
То есть, слава Богу, не одни инородцы!..
Новая позиция Астафьева в корне изменила его положение на российской общественной сцене: он становится непримиримым врагом для тех, кто еще недавно видел в нем единомышленника. Растет количество нападок и выпадов; брань исходит прежде всего от недавних союзников, литераторов "национальной" ориентации. Писателя-фронтовика, который, по мнению тысяч читателей, открыл им страшную правду о войне, пытаются зачислить в "предатели", изобразить врагом России и русского народа. Количество антиастафьевских выступлений в те годы несопоставимо с протестами по поводу его письма к Эйдельману. Особого внимания заслуживает одно из них, весьма симптоматическое, открытое письмо Астафьеву его старого друга, донского писателя Б. Куликова. Все публичные заявления Астафьева начала 1990-х годов вызывают у Куликова раздражение, горечь и негодование.
"Одно время, - вспоминал старый друг, - в средствах массовой информации ваше имя было подвергнуто остракизму. Это случилось, если не ошибаюсь, после подло опубликованной "либеральной" прессой вашей частной переписки с одним нашим евреем-интеллектуалом. Вас объявили антисемитом, членом общества "Память", а после ваших выступлений (вместе с другими писателями) против засилья на нашем телевидении и кино секса, порнографии и рок-музыки - просто фашистом"47 .
По мнению Куликова, Астафьев преследует лишь одну цель: создать общественное мнение, будто мы не победили в минувшей войне, а завалили немцев трупами наших солдат, что военачальники наши были сплошь бездари, что Сталин не вождь, а параноик, что никакой русской нации нет и не было, что была лишь империя с ее непомерными амбициями, и поэтому слава Горбачеву, Ельцину и всем прочим, ее развалившим... Вспомнились Куликову и резкие астафьевские высказывания насчет столпов советской литературы - Шолохова, Фадеева...
"...Боже!
– ужасается Куликов, посмотрев выступление Астафьева по телевидению.
– Сколько же ненависти к Сталину, Коммунистической партии, Фадееву и ко всему русскому народу!"
Последнее для Куликова особенно неприятно. Добро бы громил Астафьев, как и прежде, истинных врагов России - инородцев (а пуще - жидов!). Ан нет перекладывает вину на собственный народ. Куликов пытается разобраться, что же случилось с Астафьевым. "Мне кажется, комплекс вашей ненависти к Советской власти, Сталину, партии, переросший в комплекс ненависти к собственному народу, который, по вашим словам, "мало били" и который "маразматик", был заронен в вашу душу еще со времен ссылки вашей семьи в холодные, голодные, неродимые места"48 .
Астафьев, по мнению Куликова, докатился якобы до того, что - вслед за Конквестом49 , Солженицыным и другими - "вбивает в головы молодежи", будто почти все наши военнопленные были либо уничтожены органами НКВД, либо отправлены в сталинские лагеря и даже делает "беспочвенные" заявления о десятках миллионов жертв сталинского террора50 .
Да, Астафьев яростно разрушал мифы, навязанные советским людям многолетней пропагандой, говорил не только о жертвах террора,
Национал-патриоты обвиняли Астафьева, по сути, в том же, в чем обвиняли (и продолжают обвинять) других политиков и писателей демократического крыла. И действительно, в 1990-е годы Астафьев - один из ярких представителей российской демократии, сказавший свое веское слово и после событий октября 1993 года, и в ходе президентских выборов 1996-го. И самое парадоксальное: как публицист и как гражданин Астафьев отстаивает те же ценности, которые отстаивал бы - проживи он дольше - и Натан Эйдельман.
Астафьев, - негодовал орган "духовной оппозиции" по поводу статьи "Придется голосовать"52 , - "присоединяется к вайнерам, хазановым, оскоцким, нуйкиным и алексиным, требует суда и расправы над патриотическими лидерами. Эта позорная публикация не будет забыта и войдет в хрестоматию жестокости, недомыслия и ренегатства"53 .
И все же новый Астафьев во многом остался прежним.
* * *
Перелистывая писания Астафьева 1990-х годов, с изумлением видишь: умевший почувствовать и понять правду нового времени, писатель вовсе не отказался от косных националистических взглядов, в которых упрекал его Натан Эйдельман.
Удивительно! Проникаясь состраданием к врагу и захватчику, способный и в "фашисте" разглядеть человека, Астафьев в не любимых им иноземцах продолжает видеть источник бед и несчастий. В особенности же, понятно, достается евреям.
Осенью 1994 года корреспондент "Вечерней Москвы", интервьюируя Астафьева, спрашивает:
"У всех еще на памяти ваша полемика с покойным Эйдельманом. Вы не отказываетесь сегодня от своих тогдашних суждений?"
Уклоняясь от ответа на прямо поставленный вопрос ("Натан Яковлевич обиделся на меня тогда за "еврейчонков". А ведь говорил я о русской культуре. О показной и подлинной внутренней культуре людей"), Астафьев пускается в пространные рассуждения на тему: "Какова одна из главных причин, за которую не только в России, но и во всем мире не любят евреев?"54.
Снисходительно-благодушный к своим оппонентам из "русского лагеря", с которыми он все более расходится в 1990-е годы, Астафьев мгновенно загорается яростью, как только речь заходит о не угодивших ему авторах-евреях, особенно если кто-то из них позволил себе, не дай Бог, критику по его, Астафьева, адресу. При этом слова, и тон, и манера его отзывов - в основном те же, что и в письме к Эйдельману: агрессивные, до неприличия грубые. "Вон евреец Давыдов в "Независимой" всю затаенную, до гноя вызревшую жидовскую злобу выложил..." - пишет он критику В. Курбатову 27 ноября 1995 года (по поводу статьи О. Давыдова в "Независимой газете")55. Еще более непристоен астафьевский выпад против Натальи Горбаневской. И опять та же жало
ба - попытка самооправдания: "...Нападают на меня жиды именно в ту пору, когда мне тяжело, или я хвораю, или дома неладно. Лежачего-то и бьют" (15, 312).
"Ненависть к евреям, - заметил в свое время Бердяев, - часто бывает исканием козла отпущения. Когда люди чувствуют себя несчастными и связывают свои личные несчастья с несчастьями историческими, то они ищут виновника, на которого можно было бы все несчастья свалить. Это не делает чести человеческой природе, но человек чувствует успокоение и испытывает удовлетворение, когда виновник найден и его можно ненавидеть и ему мстить"56 .