Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Чайковский Петр Ильич

Да, вот я вспомнила вопрос, который давно собиралась Вам сделать, дорогой мой: отчего Вы ничего не пишете для арфы? Ведь это прелестный инструмент, а литература его ужасно бедна. Кроме Parish-Alvars и еще одного автора, которого имени в эту минуту не помню, никого еще нет.

Но до свидания, бесценный мой, хороший, несравненный. Будьте здоровы и не забывайте горячо любящую Вас

Н. ф.-Мекк.

100. Чайковский - Мекк

Париж,

11/23 января 1883 г.

Милый, дорогой друг мой!

Вот уже полторы недели, что я в Париже, а мне кажется, как будто я здесь живу целых два месяца. Это не оттого, чтобы я скучал, напротив, я весьма, весьма доволен своим времяпровождением.

Но со второго дня пребывания в Париже я завел такой строгий, определенный порядок жизни, держусь его так упорно и так абсолютно оборонен от всяких помех, что мне представляется, как будто очень давно всё это установилось. Если позволите, я Вам расскажу, как я провожу, время, не отступая ни на минуту от распределения часов. Ровно в восемь встаю и, одевшись, пью чай и читаю утреннюю газету. В девять с половиной сажусь заниматься и работаю до двенадцати. Иду, завтракать в один и тот же ресторан постоянно. Гуляю до двух с половиной, куда глаза глядят. Париж так велик, и мне так интересно изучать его различные кварталы, что не замечаю, как время проходит. Пришедши домой, еще раз пью чай и в три часа сажусь писать до шести. Работа идет у меня очень хорошо, и едва ли уже не целая половина действия оркестрована. В шесть иду, обедать и после того ежедневно почти бываю в том или другом театре. Возвратившись домой, читаю, пишу письма И в час пополуночи ложусь. Подобный образ жизни мне весьма по душе; и если б только не приходилось так страдать от холода, то я бы охотно прожил бы здесь два или три месяца. Но Италия и особенно Рим всё-таки несравненно милее моему сердцу Парижа, и потому я здесь долго не засижусь. Модест приезжает послезавтра. Вероятно, мы проведем здесь с ним еще с неделю или дней десять, так как мне хочется, чтобы он хорошенько узнал Париж, и потом уедем в Италию. Я очень боюсь за Модеста, боюсь, что он будет болезненно сильно тосковать и беспокоиться о своем Коле и что эта тоска испортит всё удовольствие поездки. Жду его с большим нетерпением.

Есть поговорка: pas de nouvelles - bonnes nouvelles [нет известий - хорошие известия]. На этом основании я ласкаю себя надеждой, что в Каменке всё обстоит благополучно. Но никогда еще мне не приходилось так долго оставаться без известий о них, как теперь. Вы знаете, дорогой друг, что у, меня в лице Натальи Андреевны Плесской есть постоянный каменский корреспондент, сообщающий мне день за день всё, что там делается. Между тем, на сей раз корреспондент мой или ленится писать, или боится сообщать невеселые известия, или же сердится на меня, быть может, за то, что я хочу летом жить не в Каменке (о чем, впрочем, я еще не писал в Каменку, но, может быть, слух дошел уже до них). Дай бог, чтобы второе из этих предположений было неверно. На днях я видел во сне, что сестра умерла, и с такой поразительной ясностью и живостью, что проснулся весь в слезах.

А я сейчас вернулся из Opera Comique, где вторично слушал “Свадьбу Фигаро”, и, если еще будут давать, то пойду еще и еще, и еще. Знаю, что мое поклонение Моцарту удивляет Вас, милый друг. Да я и сам удивляюсь, что такой надломленный, не совсем нравственно и умственно здоровый человек, как я, сумел сохранить в себе способность наслаждаться Моцартом, не обладающим ни глубиной, ни силой Бетховена, ни теплотой и страстностью Шумана, ни блеском Мейербера, Берлиоза, Вагнера и т. д. Не оттого ли это, что “Дон-Жуан” был первой оперой, давшей толчок моему музыкальному чувству, открывшей мне целый неведомый дотоле горизонт высшей музыкальной красоты? Моцарт не подавляет, не потрясает меня, но пленяет, радует, согревает. Слушая его музыку, я как будто совершаю хороший поступок. Трудно передать, в чем состоит его благотворное действие на меня, но оно несомненно благотворно, и чем дольше я живу, чем больше знакомлюсь с ним, тем больше люблю его.

Вы спрашиваете, отчего я не пишу для арфы. Милый друг, арфа есть инструмент необычайно красивый по тембру и имеющий свойство поэтизировать внешним образом звучность оркестра. Но она не может быть самостоятельным инструментом, ибо не имеет вовсе мелодических свойств, а лишь исключительно годна для гармонии. Правда,

арфисты, как Париш-Альварс, пишут для нее фантазии из опер, где и мелодия есть, но это натяжка. Аккорды, арпеджии - вот тесная сфера арфы, следовательно, она годится лишь как аккомпанемент.

Будьте здоровы, дорогая моя! Дай бог, чтобы Италия восстановила Ваши силы.

Здесь ужасно холодно сегодня.

Беспредельно любящий Вас

П. Чайковский.

101. Чайковский - Мекк

Париж,

15/27 января 1883 г.

Милый, дорогой друг!

На днях я отправил к Вам письмо в Рим, а сегодня получил Вашу телеграмму из Флоренции, на которую тотчас же ответил.

Брата Модеста до сих пор еще нет. Так как мне хочется, чтобы он здесь несколько дней остался и посмотрел бы на Париж, то я и полагаю, что не ранее, как через дней десять мы отсюда уедем; так я и телеграфировал Вам. Но само собою разумеется, что если для того дела, о котором Вы извещаете меня, нужно, чтобы я был в Италии, то я сейчас же могу собраться и уехать. Итак, буду ждать письма Вашего.

Меня немножко беспокоит, что Модест до сих пор не едет. Он должен был приехать в четверг, и я с большим волнением прождал его всё утро. Наконец пришла телеграмма из Берлина, что “obstacles imprevus” [“непредвиденные препятствия”] его задержали, но где произошла задержка, в Берлине или в Петербурге, этого я не мог узнать. Решил, что, наверно, он заболел дорогой, и депешей просил его уведомить, что именно задержало. Ответ был, чтобы я не беспокоился, что он совершенно здоров и на днях будет. Вот я и жду его и, признаться, всё-таки беспокоюсь от неизвестности.

Из Каменки никто ничего мне не пишет, и я начинаю подозревать, что там что-нибудь неладно; никак нельзя объяснить себе, каким образом даже Наталья Андреевна ни разу не написала мне. Если Вы имеете сведения о Каменке, то, ради бога, дорогой друг, поделитесь ими со мной.

Что за отвратительные политические безобразия творятся во Франции! Из-за того, что всеми презираемый принц Наполеон насмешил весь мир своим манифестом, они хотят теперь изгнать всех принцев и в том числе всё семейство Орлеанское, столь почтенное и далекое от всяких интриг. Меня ужасно возмущает теперешнее правительство французское вообще и их бессмысленное гонение на принцев в особенности.

Дойдет ли это письмецо до Вас? Как хорошо бы было, если бы Вы застали в Риме карнавал!

Будьте здоровы, дорогая моя!

Ваш П. Чайковский.

102. Мекк - Чайковскому

Рим,

20 января 1883 г.

Дорогой, несравненный друг! Хочу написать Вам хоть несколько слов, чтобы поблагодарить Вас очень, очень за Ваши дорогие письма. Я получила их два: одно, адресованное в Рим, и второе, адресованное во Флоренцию, которое мне переслали уже в Рим. Много писать потому не могу, что у нас такой холод в комнатах, что у меня стынут не только руки, но и мозг. Я отогреваюсь только на воздухе, потому что там одинаковая температура, как и в комнате: и там и там по десять градусов тепла. В Рим мы и приехали для карнавала, но он в нынешнем году так вял, так скучен, что и смотреть нечего, хотя всё-таки это нам не мешало вчера с нашего балкона раскидать шестьсот букетиков цветов, но всё же экипажей было мало.

Очень, очень Вам благодарна, дорогой друг мой, за Вашу готовность приехать сейчас в Италию для моего дела, но оно состоит только в том, что я хотела воспользоваться Вашим приездом в Рим, чтобы препроводить Вам бюджетную сумму, но так как, невидимому, мы не будем одновременно в Риме, то не откажите, дорогой мой, сообщить мне, куда Вам лучше послать ее. Я, вероятно, останусь в Риме до среды, т. е. до 26 января, а в среду предполагаю выехать в Неаполь и на обратном пути едва ли остановлюсь в Риме. В Неаполе я предполагаю пробыть от десяти до четырнадцати дней, тогда в Ниццу, с коротенькими остановками в Генуе, и еще не знаю где, а в Ницце я хочу остаться до 1 апреля, тогда опять в Вену и в конце апреля в Москву, а в половине мая в Плещееве.