Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Чайковский Петр Ильич

Я наконец написала ответ Александре Ильиничне. Что за чудная эта женщина! При ее уме, энергии, практичности - какая доброта, какая мягкость! С этою женщиною я позволяю себе сравнивать только одну, это мою дочь Сашу, которая также со способностями мужчины соединяет сердце женщины, и уверяю Вас, дорогой друг мой, что она также чудесная, редкая женщина.

Боюсь, что мое письмо уже не застанет Вас в Каменке, а если еще найдет, то я посоветую Вам, милый друг мой, приезжайте к нам в Вену; право, здесь хорошо. Погода, конечно, дурная, да ведь где же она теперь хорошая? В Италии также, наверно, идут дожди и ветер, только температура на четыре-пять градусов выше. У нас сегодня утром было два градуса мороза, поэтому солнце светит, и теперь теплее.

Вы желаете знать, дорогой мой, почему я Вас спрашивала о самонадеянности Анны, то это потому, что Модест Ильич в разговоре с Колею в Петербурге

выразил, что Анна самонадеянна. Коля, рассказывая мне еще в Москве о своих свиданиях с Модестом Ильичом, рассказал и это, а я додумала, что Вы, вероятно, Анну знаете лучше, чем Модест Ильич, и хотела узнать об этом точнее. Всё, что Вы мне написали по этому предмету, дорогой мой, чрезвычайно меня радует и нравится мне. На днях я получила письма от моего Коли, все наполненные выражениями его любви к Анне, и одно из них заканчивается так: “Я просто живу ею одною”. И это не преувеличено, он только и думает о ней, во всех своих будущих планах, проектах ему хочется знать, как бы это нашла Анна Львовна, все свои впечатления он хотел бы делить с нею, время считает до свидания с нею, одним словом, у него нет ни одной мысли, ни одного чувства, в которых бы она не участвовала. Мне кажется, я-то с уверенностью могу сказать, что Коля не изменится и через два года; следовательно, исполнение моей мечты почти всецело находится в руках Александры Ильиничны и ее влияния на Анну. Я всё надеюсь на Вашу поддержку, дорогой мой, в интересах моего юноши.

Я, кажется, Вам писала, что совсем устроилась в квартире и очень довольна ею, хотя она и недостаточно велика для меня, так что троих служащих я поместила отдельно. Влад[ислав] Альб[ертович] начал уроки контрапункта у профессора, кажется Крена, но не ручаюсь, что имя верно. Занимается с усердием и увлечением, которые я, конечно, всячески поддерживаю.

Музыки в Вене так много, что не успеваешь всю переслушать. Сегодня мы едем в “Кармен”, Лукка поет. Соня и Милочка также начали свои уроки с язычниками, т. е. англичанином, французом и итальянцем; вообще всё вошло в свою колею. Сашок ходит аккуратно в университет. Сегодня я послала его с Влад[иславом] Альб[ертовичем] смотреть имение; здесь очень много продается их, а я бы непрочь купить. До свидания, дорогой, бесценный мой. Приезжайте в Вену, а пока будьте здоровы и не забывайте всем сердцем безмерно любящую Вас

Н. ф.-Мекк.

87. Чайковский - Мекк

1882 г. ноября 9 - 10. Каменка.

9 ноября.

Милый, бесценный друг!

Бедная сестра моя опять вынесла довольно серьезную болезнь, но, слава богу, на этот раз страдала недолго, и теперь она уже на положении здорового человека. Надолго ли только! Во время болезни получила она письмо Ваше и говорила мне, что чем больше Вас узнает, тем более проникается удивлением и горячей симпатией к Вам. Но она, всё-таки, как бы ни желала быть совершенно согласной с Вами в отношении известного вопроса, но говорит, что не вполне разделяет взгляд Ваш по этому предмету. Знаете ли, дорогая моя, чему я приписываю этот страх ее теперь же начать серьезно признавать Анну как бы уже принадлежащей Коле? Я приписываю это тяжелому, ужасному воспоминанию о расстроившемся браке Тани с Трубецким. Они так обманулись в этом молодом человеке, они так верили в его глубокую привязанность к Тане, так полюбили его и потом. выдержали такое страшное разочарование, вынесли так много самых горьких и ужасных минут, повлиявших роковым [образом] [В подлиннике описка: вопрос] на здоровье бедной Тани и сестры моей. Конечно, и сестра и Лев Васильевич оценили чудные качества Коли, конечно, они будут рады и счастливы до бесконечности, когда Анна сделается его женой, но после испытанной ими горести право, простительно, если иногда всё-таки им в душу закрадывается сомнение: “А что, если Коля только детски увлекается и чувство его непрочно? Что, если он, будучи связан обетом, данным Анне, начнет тяготиться к тому времени, когда настанет срок соединиться неразрывными узами?” Вот почему, мне кажется, несмотря на то, что уж, конечно, не менее Вас они желают осуществления наших планов, несмотря на восторженное чувство симпатии к Вам, они страшатся поступить так, как бы факт сватовства Коли с Анной уже совершился. Но будьте покойны, дорогая моя! Как бы ни расходились Вы в некоторых частностях с родителями Анны, поверьте, что всё сбудется согласно нашим желаниям и что Анна терпеливо будет ждать конца Колиного учения и уж, конечно, никто не сумеет занять в ее сердце место, принадлежащее Коле.

10 ноября.

Направник уведомляет меня, что в Праге возобновляют “Орлеанскую Деву” на зимнем театре, a с другой стороны, Юргенсон

пишет мне, что очень хотел бы вместе со мной туда съездить, да мне и самому хотелось бы послушать свою оперу на чужбине. Очень может быть, что на будущей неделе я отправлюсь прямо отсюда в Прагу вместе с Юргенсоном и с ним же вернусь в Москву, где мне необходимо повидаться с братом, так же, как и в Петербурге.

Погода стоит ужасная и, что особенно неприятно, грязь такова, что нужно поистине геройское самоотвержение, чтобы ходить пешком. Я всё-таки аккуратно отхаживаю свои два часа в день, но чего это мне стоит! Италия всё более и более притягивает меня и, несмотря на некоторый страх одиночества, которое на сей раз будет полное, я всё-таки не миную Рима.

Получил ли Саша ответ мой? Потрудитесь, дорогой друг, передать Юлье Карловне и всем Вашим мои приветствия. Радуюсь, что Вл[адислав] Альберт[ович] принялся за контрапункт.

Будьте здоровы, дорогая моя, и покойны насчет Коли.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Так как, во всяком случае, на будущей неделе я отсюда уеду, то прошу Вас не писать мне до тех пор, пока не сообщу Вам, куда еду.

88. Чайковский - Мекк

Киев,

17 ноября 1882 г.

Дорогой друг! Простите, что пишу Вам лишь коротенькую весточку о себе. Я совершенно болен. Выехал я из Каменки с намерением съездить в Прагу для слушания “Орлеанской Девы”. Приехав сюда, нашел извещение, что ехать в Прагу еще рано, и решился тотчас же отправиться в Москву. Но вдруг почувствовал нездоровье: лихорадочное состояние, отвращение к пище и т. п. Тотчас же принял все меры, и сегодня мне уже лучше, хотя ощущаю какую-то непостижимую слабость физическую и умственную. Ничему, иному не могу приписать это нездоровье, как тому обстоятельству, что всякое уклонение от правильно установленного порядка жизни отзывается на мне неблагоприятно.

Попрошу Вас, дорогая моя, посылать мне известия о Вашем здоровье в Москву, адресуя Юргенсону (Неглинный проезд, № 10). Еще решительно не знаю, долго ли останусь в Москве. Петербурге, поеду ли за границу, и когда и куда.

Безгранично благодарен Вам за приглашение в Вену, но если это и придется, то - скорее на возвратном пути из Италии, если я в нее попаду. Если поеду за границу из Петербурга, то хочу ехать на Берлин и Париж, куда меня усиленно зовет мой некогда очень близкий друг, теперь очень одинокий и несчастный человек - Ларош.

Приехавши в Москву, тотчас напишу Вам. Ради бога, простите, дорогой друг, небрежность писания. Чувствую себя очень скверно и думаю, что сон поправит меня. Сейчас ложусь спать. Безгранично преданный Вам

П. Чайковский

89. Мекк - Чайковскому

Вена,

24 ноября 1882 г.

Дорогой, несравненный друг! Пишу Вам в самом радужном настроении духа. Саша моя приехала ко мне, а Вы знаете, как я счастлива, когда она около меня: ее ласки и нежность отогревают мне душу и доставляют блаженство надолго. Она приехала одна, т. е. без своего семейства, а с моим братом Владимиром. Приехала она на три дня, но я уговорила ее погостить недельку.

Бедная страдалица Александра Ильинична опять промучилась со своею болезнью; дай бог, чтобы это было последний раз. Очень, очень Вас благодарю, бесценный друг мой, за Ваше милое, всегда теплое участие к моим желаниям, тревогам и сомнениям по предмету будущности наших детей. То, что Вы мне объяснили о побуждении Александры Ильиничны, по которому она стесняется допустить переписку, я совершенно поняла и теперь более не настаиваю на этом, если у Александры Ильиничны существует хотя тень сомнения в прочности чувства Коли. Я вполне признаю, что я была неправа, упрашивая так позволить вести переписку, потому что я упустила из виду, что хотя мы обе матери и обе одинаково заботимся о счастье наших детей, но что у меня - сын, а у Александры Ильиничны - дочь, и что общественное отношение к мужчине и девушке совершенно различно. Насколько для одного не требуется никакой осторожности относительно своей репутации, потому что всё позволяется, настолько другой надо быть осторожною и бережливою со своею репутациею. В оправдание свое, милый друг мой, я скажу только то, что Вам уже давно известно: я забыла об этом различии, потому что я его не делаю, а об общественном мнении я не забочусь никогда, но вполне понимаю, что люди, которые живут в свете, между другими людьми, конечно, должны заботиться об нем. Поэтому прошу Вас, милый друг мой, передать глубокоуважаемой мною Александре Ильиничне, что я еще раз прошу ее извинить мне мою настойчивость, и отдаю совершенно и ее руки и се усмотрение весь этот предмет.