Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
Н. ф.-Мекк.
75. Чайковский - Мекк
Каменка,
9 сентября 1882 г.
Милый, дорогой друг! Прежде всего позвольте поблагодарить Вас от всей души за поздравительную телеграмму Вашу. Голова моя, слава богу, здорова совсем, и я снова могу дозволить себе и работать и письма писать, так что Саше на его письмо я уже ответил и надеюсь, что он получил его.
Теперь передам Вам, что мне пишет г-жа Кондратьева о докторе Мецгере. Она отвечает мне по пунктам. 1) О летах доктора она никогда не справлялась, но, судя по наружности, полагает, что ему около сорока лет. 2) Он сам не приписывает себе, как оказывается, никакой особенной магнетической силы, но все его пациенты, ощущая во время его сеансов какое-то
Касательно Вашего поручения узнать, как сестра относится к вопросу о женитьбе Коли на Анне, покамест скажу только одно, что сестра, как и всё их семейство, питает к Коле самую искреннюю, горячую симпатию, и мне нечего осведомляться насчет этого у нее, ибо я достоверно знаю, что она и Лев Васильевич от всей души были бы счастливы и рады, если б это могло устроиться. Но как она смотрит на неизбежность двухгодичного ожидания и как желает влиять на Анну: заставлять ли ее уже теперь серьезно смотреть на Колю как на будущего жениха, или только будет пассивна, хотя и сочувственно, смотреть на их сближение, - этого, дорогая моя, я не знаю в настоящую минуту, ибо обстоятельства сложились так, что мы в течение этого лета с сестрой почти вовсе не виделись. Я хотел ей написать об этом сейчас же и даже просить ее прямо Вам ответить на беспокоящий Вас вопрос, но решил, что лучше это отложить до того времени, когда Вера (которая, как оказывается, очень тяжело перенесла роды, и до сих пор еще очень слаба, так что и ребенка кормить не может) совсем оправится и сестра совсем успокоится. С Анной я, как писал уже Вам, не считаю себя в праве говорить о Коле иначе, как об общем и милом друге. Во всяком случае, дорогая моя, будьте покойны; я вполне уверен, что если Коля в предстоящие два года останется верен своему чувству, то он будет принят a bras ouverts [с открытыми объятиями] и родителями и милой девушкой, которой посчастливилось внушить любовь этому чудному юноше.
Работа моя подвигается, но не могу скрыть, что я очень утомлен. Когда вполне окончу черновую работу и останется только приняться за инструментовку, мечтаю через Москву и Петербург проехать в Италию и там на полной и совершенной свободе заняться этим.
Будьте здоровы, дорогая!
Беспредельно любящий Вас
П. Чайковский.
76. Чайковский - Мекк
Каменка,
14 сентября [1882 г.]
Дорогой, бесценный друг!
Хотя Вы в последнем письме запрещаете мне писать Вам, но так как я, слава богу, теперь совсем здоров, то без всякого ущерба для своего физического благосостояния могу повиноваться влечению сердца, которое заставляет меня обращаться к Вам письменно по старой привычке, сделавшейся уже неотложной потребностью моей жизни. Так как, действительно, от напряжения всех своих духовных и умственных сил, направленных к опере моей, я чувствую большое утомление и должен на время по возможности сократить свою переписку, тем не менее, писать Вам для меня не труд, а радость и удовлетворение сердечной потребности. Если бы снова наступили головные боли, обещаю Вам опять на время вовсе прекратить писание чего бы то ни было.
Никогда еще так трудно мне не давалось какое-нибудь большое сочинение, как эта опера. Уж не знаю, падение ли это способностей, или, быть может, я стал строже к себе, но, припоминая, как прежде без малейшего усилия я работал, как для меня были совершенно неведомы хотя бы кратковременные минуты недоверия к себе и отчаяния в своих силах, - я не могу не заметить, что стал другим человеком. В прежнее время я предавался труду сочинительства так же просто и в силу таких же естественных условий, на основании каких рыба плавает в воде, а птица летает в воздухе. Теперь не то. Теперь я подобен человеку, несущему на себе хотя и дорогую, но тяжелую ношу, которую во что бы то ни стало нужно донести до конца. Я и донесу ее, но часто
Дорогая моя, я в отчаянии, что до сих пор не могу прямо и точно ответить Вам на вопрос Ваш о возможности переписки Коли с Анной. Не знаю, рассеянность ли это со стороны сестры, почта ли что-нибудь напутала, но хотя и были письма от сестры и в них она писала! о Коле и говорила, что он вступил в переписку с ней и с Нат[альей] Андреевной Плесской (другом сестры), но на вопрос, считает ли она возможным переписку Анны с Колей, ответа прямого нет. Я думаю, что теперь уже лучше дождусь ее возвращения в Каменку, которое вскоре состоится, и тогда, поговорив об этом обстоятельно, решим вопрос и напишем Вам. Я бы очень желал, чтобы по миновании всех беспокойств и забот о Вере, сестра собралась бы написать Вам свою profession de fоi касательно Анны и Коли. Во всяком случае, дорогая моя, знайте и верьте, что Вы имеете во мне самого горячего защитника сердечных интересов Коли, которые, впрочем, в защите не нуждаются, так как (не касаясь самой Анны, в теплой симпатии которой к Коле я не сомневаюсь) все члены семьи поголовно влюблены в Колю.
Позвольте мне высказать неодобрение Вашему проекту жить зимой в Вене. Венская зима слишком сурова для Вас. Ведь Ваше здоровье требует именно итальянской зимы и даже, пожалуй, не флорентийской, а римской, или, что еще лучше, мессинской. Знаю, дорогая моя, что Вы избираете Вену не ради себя, а ради Саши, но нельзя ли устроить так, чтобы и Саша эту зиму провел с Вами в Италии? Простите, что вмешиваюсь в не касающееся меня непосредственно, но мне так бы хотелось, чтобы Вы были здоровы и чтобы Вы могли дышать чистым воздухом.
Ваш до гроба
П. Чайковский.
77. Мекк - Чайковскому
Москва,
19 сентября 1882 г.
Милый, бесценный друг! Простите, что так долго не писала Вам, но мне это время так нездоровилось, что, я думала, и за границу ехать не придется. Я, как по обыкновению, в России простудилась, и очень мне было плохо, но, однако, теперь лучше, но сильно кашляю и чувствую большую слабость. Предполагаю выехать за границу послезавтра, т. е. 21-го во вторник, если ничто не помешает. Сегодня приедет мой Коля, привезет мне подписать прошение о выходе Саши из Училища. Очень мне, очень больно делать этот шаг, но что же делать. Просила, чтобы ему позволили докончить курс в Училище в России, но занимаясь там, где будет требовать его здоровье, - мне отказали; а казалось бы, скорее надо было бы помочь желанию матери и самого юноши сделать образование в России, но, к сожалению, у нас этого не поощряют, и теперь мы должны искать, как ему окончить курс за границею. Я думаю, что теперь он переидет на техническую дорогу, так как специальные науки он выбрал, но нигде еще не начал; место, где он должен будет делать свое образование, предполагается Вена.
Не знаю, как и благодарить Вас, милый, добрый, несравненный друг, за Ваше ласковое, отеческое отношение к моим сыновьям. Ваше письмо к Саше меня до глубины души тронуло; никакая мать не могла бы лучших советов ему давать, чем Вы, мой добрый, благородный друг, и всё это с такою теплотою, с такою нежностью, что вызывало слезы благодарности у меня на глаза. А как эта доброта полезно действует на только что развивающееся сердце, которому, как растению, необходимы свет и теплота, и Вы, мой дорогой, всё это доставляете ему, моему сыну; пусть Вас бог наградит в десять раз.
Колю мне очень, очень жаль. Он грустит от одиночества и от беспокойства за будущее; когда он долго ничего не знает из Каменки, он приходит в беспокойство, грустит. Бедный мальчик, как заботы рано приходят к людям. Домашние мои все, слава богу, здоровы. Своим домом я также очень довольна. Я его всегда очень любила и так довольна тем, что опять в нем нахожусь. Вероятно, в конце октября или начале ноября переедет моя Саша в Москву и ко мне в дом пожить некоторое время и отсюда также за границу, туда же, где и мы будем, т. е. в Вену. Ее маленький недоносочек, Адя (Адам), растет и полнеет, но я всё-таки боюсь, что он будет очень слабенький. Володя в настоящее время в Москве, а также и моя старшая дочь Лиза Иолшина. В этом году мне посчастливилось довольно много видеть своих детей, и всех, - это большая для меня радость.