Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Чайковский Петр Ильич

Здоровье Модеста продолжает быть мало утешительным. Мы решили подождать до конца этой недели и, смотря по тому, как он будет себя чувствовать, выедем в воскресенье - или все вместе в Каменку, или же они поедут в Москву, а я в Каменку, где мне, во всяком случае, необходимо быть. Из Каменки я поеду в Киев, где должен получить из банка бюджетную сумму и устроить все мои финансовые дела, а потом я или снова возвращусь в Каменку, чтобы засесть за работу и окончить вчерне всю оперу, или же поеду в Москву и Петербург, смотря по тому, будет ли Модест во мне нуждаться в Петербурге, или нет. Итак, адрес мой покамест: Каменка.

Про брата Анатолия сообщу Вам, что жена его беременна. Его это радует, но, как вижу из писем его, ее - нет. Анатолий огорчен тем, что она недовольна своей беременностью,

и боится, чтобы это не было признаком отсутствия серьезности и нежных материнских инстинктов. Бог знает! Я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы понять, в чем тут дело, но признаюсь, что и меня это пугает.

Будьте здоровы, дорогая.

Безгранично Вам преданный

П. Чайковский.

Что бы Влад[иславу] [В подлиннике ошибочно: Стан[иславу]] Альб[ертовичу] когда-нибудь мне написать? Что он поделывает? Как чувствует себя Юлия Карловна? Что хорошенькая барышня Софья Карловна и наисимпатичнейшая Милочка? На все эти вопросы прошу ответа не от Вас, а от В[ладислава] А[льбертовича], если он вздумает написать.

57. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

23 июля 1882 г.

Милый, бесценный друг! Пишу Вам наудачу и потому коротенькое Письмецо; не знаю, найдет ли оно Вас в Гранкине, или ему суждено будет затеряться в поисках за Вами.

Мои мальчики вернулись из Каменки очарованные донельзя. Даже Сашок вышел из своей английской respectability [чопорности], совсем оживился, и оба теперь только и мечтают, как бы второй раз поехать в Каменку. Лев Васильевич был так любезен, что пригласил их приехать еще, когда Александра Ильинична вернется, и они ждут не дождутся известия об этом. Я не знаю, как и благодарить Льва Васильевича за его ласки и снисхождение к моим юношам. Я так рада этому знакомству для моих сыновей. Я не помню, дорогой мой, писала ли я Вам о моей мечте двойного способа нам породниться - посредством соединения Коли с Анною и Сашонка с Тасею? Как бы это было хорошо; напишите, милый друг, мне Ваше мнение об этом.

Вообразите, дорогой мой, что у меня до сих пор нет Вашего Trio в четыре руки. Я ужасно сердита на этого противного Юргенсона, что он до сих пор не напечатал его; как это нехорошо с его стороны. Я теперь в неделю по три раза посылаю к нему спросить, не готово ли, и всё получаю в ответ, что еще нет; ужасная досада!

Как меня интересует Ваша новая опера, милый друг мой, хотя вообще я оперы недолюбливаю и всегда предпочитаю им симфонии, даже программные, а больше всего я люблю свободные симфонии, потому что при них и я свободна чувствовать, что мне угодно, а ведь музыка, как свободное искусство, и должна предоставлять эту свободу не одному автору, но и слушателю.

Но вот уж я как попала на музыку, так забываю и время, и расстояние, и свои намерения, и свою больную руку, словом, весь мир, кроме того, что составляет мой мир, мою жизнь, мое всё, потому что это всё не зависит ни от кого и есть - музыка. Каждый день, когда я гуляю в своем прелестном, тенистом парке, я думаю о Вас, мой милый друг, и мне ужасно хочется показать Вам мой изящный уголок. У меня здесь всё миниатюрно, но это такой хорошенький, грациозный миниатюрчик, что не налюбуешься на него. Здесь премилая природа, и меня несказанно радует то, что на севере России возможно жить летом.

Будьте здоровы, мой дорогой, дай бог Вам скорее успокоиться насчет Модеста Ильича и прожить хорошо остаток лета. Всем сердцем безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

58. Чайковский - Мекк

Каменка,

27 июля 1882 г.

Дорогой, милый друг!

Вчера я приехал в Каменку вместе с братом Модестом и его воспитанником. На первых порах пришлось испытать сильнейшее огорчение и тревогу, хотя, к счастью, теперь начинаем все успокаиваться. За три дня до моего приезда племянник мой Володя, мой любимец, чудный ребенок, упал с крыши большого недостроенного дома и только каким-то чудом не умер на месте. Он лазил туда вместе со своим двоюродным братом искать гнезд голубиных, и когда случилось падение, то

он, не будучи в силах встать, просил своего товарища принести воды и никому не говорить, дабы не испугать мамы. Когда пришли на место, где он лежал, то застали его без чувств и без сознания, но целым, без всякого повреждения, хотя всё тело в синяках. В продолжение трех суток он был в очень опасном положении, так как доктор ожидал воспаления в мозгу. Благодаря множеству пиявок и льду удалось предотвратить беду, и теперь, несмотря на столь сильную слабость, что, когда я пришел к нему, он только мог улыбнуться и не в силах был сказать ни одного слова, он - вне-опасности; по крайней мере, доктор на это надеется. Бедный мальчик проявил столько ангельской доброты, столько любви к родителям, что мы все без слез не Можем говорить о нем. Не могу Вам передать, как я был испуган и поражен этим происшествием, а также, как теперь я счастлив, что можно быть почти уверенным в благополучном исходе. Сестра моя воротилась в Каменку как раз накануне этого случая, и Вы можете себе представить, друг мой, как она была потрясена!

Сыновья Ваши оставили здесь такое по себе отрадное воспоминание, что не проходит пяти минут, чтобы о них не говорили. Конца нет воспоминаниям о тысяче разных веселых происшествий, сопряженных с их пребыванием здесь. Все очарованы их чудным характером, милою непринужденностью их обращения, веселостью, которую они вносили в препровождение каждого часа, проведенного здесь. Разумеется, одни предпочитают Колю, другие - Сашу (замечательно, что Тася питает восторженную симпатию к последнему), но несомненно то, что оба всех их совершенно очаровали. Таня говорила мне, что всего более ее трогает в сыновьях Ваших их безграничная любовь к Вам. Я очень, очень радуюсь этому впечатлению, произведенному Колей и Сашей.

В Праге дают мою “Орлеанскую Деву”. Сестра моя на возвратном пути из Карлсбада останавливалась на один день в этом городе и слышала “Деву”. Судя по ее подробному рассказу, видно, что опера обставлена довольно бедно, но очень старательно и добросовестно. Певцы, хоры, оркестр, костюмы, танцы - всё это не превосходит уровня посредственности. Но в общем впечатление приятное.

Мне кажется, что я теперь останусь некоторое время в Каменке. Мне хочется окончить здесь эскизы оперы и уж потом, осенью, уехать через Москву за границу, с тем чтобы там заняться инструментовкой оперы.

Бедный Модест всё не может поправиться. Здешний доктор сегодня его осматривал и предпринимает какое-то новое лечение.

Будьте здоровы, дорогая моя! Ради бога, не трудите Вашу больную руку, не пишите мне сами, убедительно прошу Вас о том.

Ваш П. Чайковский.

59. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

2 августа 1882 г.

Дорогой, несравненный друг! Вчера получила Ваше письмо, из которого вижу, что мои мальчики найдут Вас уже в Каменке, поэтому опять прошу Вас, дорогой мой, не принуждать себя нисколько для знакомства с ними; если Вам будет неудобно их присутствие там, то не только не пускать их к себе, но и предложить им убраться в Плещееве. Я надеюсь, милый друг мой, что Вы не захотите огорчить меня мыслью, что мои дети беспокоят Вас, человека, за спокойствие которого я отдала бы свое собственное (если бы оно было у меня); им, конечно, также было бы это тяжело, потому что они знают, как я Вас люблю.

Невыразимо мне приятно было читать в Вашем письме, милый друг мой, что мои мальчики понравились в Каменке; я так дорожу для них этим знакомством потому, что считаю его в высшей степени полезным и благотворным для них. То, что Вы пишете, друг мой, о Тасе, меня нисколько не запугивает, потому что мне видится в ней капитальная натура, я вижу в ней силу. И сознаюсь Вам, я больше всего не люблю ив мужчинах ив женщинах ничтожества; по-моему, это хуже порочности, потому что в этом может всё дурное заключаться. Я думаю, что тенденции ко внешности у нее пройдут, а серьезные свойства останутся прочными. Если же у нее характер немножко и резок, то это-то и указывает на силу и расстраивать счастья не будет, потому что у Сашонка очень спокойный характер, так что я всё-таки буду лелеять эту мечту.