Переписка Виктора Сосноры с Лилей Брик
Шрифт:
Были у нас Пушкинские дни. «Литгазета» поручила мне написать о сем событии в лирическом, как они умеют выражаться, плане. Написал. Слава богу, хоть не в стихах. Не написал только главного: когда я вышел из дома, чтобы отправляться на Дни, около дома, на Пискаревском проспекте, у какого-то завода, на газоне четыре девушки в белых халатах рвали одуванчики. «Что вы делаете? — спросил я. — Уж не венки ли собираетесь плести?» (Офелии, тоже мне!)
«Нет, — сказали они, — приказало начальство сорвать все одуванчики». — «Зачем, — удивился я, — кому они помешали вдруг?» — «От одуванчиков — пух, — сказали девушки, — а пух засоряет атмосферу».
Через
Вот Вам и Пушкинские дни, на которых читает свои стихи неизбежный «друг степей калмык» — Д. Кугультинов [172] , против которого я ничего не имею, даже уважаю, но, будучи калмыком, не стал бы выступать в этой роли.
Вот, собственно, единственное событие, нарушившее весь мой обывательский образ жизни. Пишу что-то неинтересное, привычка графомании.
172
Давид Никитич Кугультинов, наст. имя Кугультин Дава (1922–2006) — калмыцкий поэт, лауреат Государственной премии СССР (1976).
В «Совписе» утвердили мою книжонку стихов, где про Париж и про Элладу. [173] Есть там десяток неплохих, но это опять не книжка — все равно что отрубить пальцы и показывать их людям, уверяя — вот эти пальцы принадлежат Иванову. А где ИВАНОВ?
Записался на осень в Италию: писательско-туристическая группа. Поеду ли — бог весть! Да и не очень пылаю желаньем. Лучше бы в лес, по грибы, но это лето такое безнадежное, не знаю, сумею ли вообще выбраться из города?
173
Виктор Соснора. Аист. Л., 1972.
Будьте здоровы! Наверное, в Переделкине сирень! В Царском Селе — дивная! Обнимаем Вас, Василия Абгаровича!
Ваш — В. Соснора
П. С. Марину таки выгнали с работы. Она хочет обжаловать в Москву. Но кому? Как?
55
24. 6. 71
Дорогая Лиля Юрьевна!
Приехал Кулаков из Москвы и сказал, что Вы больны. Серьезно ли? В Москве ли, в Переделкине?
Приезжал Гильвик [174] , он дружил с Арагоном и Эльзой Юрьевной (в какой мере — не знаю) и сказал, что Арагон в больнице. Как все грустно, тем более в наше время (тем более!). Гильвика Вы, наверное, помните, он несколько раз встречался с Вами в Париже, это, по слухам, один из ведущих французских поэтов, коммунист.
Этот год у меня был самый бесплодный из всех моих 35 лет. Не по количеству написанного(написано мно-о-го халтуры), по несамостоятельности, постоянной болезненности и резкой неврастении. Нужно взять себя в руки. Все сволочь — деньги, которые откуда-то нужно добывать (первая нота «до», потом — «бывать»).
174
Эжен Гильвик (Guillevic; 1907–1997) — французский поэт, экономист. Подписывался обычно только фамилией.
Перечитываю сейчас записные книжки Блока. Бедный! Это я не про жалость, а про его бесконечность. Какой милый канцелярский мальчик (а в 40 лет!) и какая дышащая душа: и этому подышать не дали, все — убили.
Холодно у нас. Звонил Варшавским, чтобы узнать, что с Вами, но их совсем нет дома. И вообще совсем ничего нет.
Книжку мою (стихи) утвердили на 72-й, в начало года, но ни радости т<ак> н<азываемой> творческой, ни тем более денег она мне не сочинит, — все старое, все съедено.
На лето было несколько заманчивых (казалось бы!) предложений: поехать на два месяца на Памир с альпинистами, поехать на Камчатку с вулканологами, но что я с ними буду делать? Петь песни про туризм? Отвык от коллективизма. Ну их всех. Кончится, скорее всего, тем, что буду сидеть один, как сова, в Петербурге и сочинять какие-нибудь миражи про белые ночи. Не знаю.
Будьте ЗДОРОВЫ! Это ОЧЕНЬ важно для всех, кто Вас любит!
Обнимаю Вас и Василия Абгаровича!
Ваш В. Соснора
Какое сегодня число, не у кого спросить, кажется 24<-е>.
56
Переделкино, 5. 7. 71
Милый, дорогой Виктор Александрович,
была больна, пролежала две недели. Сейчас гуляем понемногу. Болело (вернее — побаливало) сердце, перебои, слабость… Надеюсь 8-го поехать в город, вымыть голову.
Гильвик был в Москве, не дозвонился нам, прислал письмо. Это старый приятель и считается хорошим поэтом. Переводил для Антологии.
Варшавские в Комарове.
Сердечный припадок Арагона длился двадцать часов, пульс — 260. В больнице был 4 дня, а сейчас уехал с шофером на 2 месяца — отдохнуть и писать. Никому не оставил адреса, но почта будет следовать за ним.
Где Марина? Что с ее работой?
Третий день дождь. Гулять трудно — слякоть непролазная.
Вася пишет понемногу. Чтоб не заходили «на огонек», без звонка из Дома творчества, повесили записку: «Жаждем одиночества до 6 часов!» Не на всех действует.
Грустно? Конечно, грустно. Если б я могла «сочинять какие-нибудь миражи про белые ночи»! О, если бы…
Пишите мне, родной мой.
Обнимаю
Лили [175]
57
11. 11. 71
Дорогая Лиля Юрьевна!
Не сумел ни зайти, ни позвонить, потому что (уже говорил по телефону) в Москве был всего несколько часов. Нечего все-таки в Москве делать! И никого в этом городе у меня нет, кроме Вас. И что толку было звонить перед отходом поезда!
175
Л. Ю. Брик назвали в честь возлюбленной Гете Лили Шенеман. Иногда она подписывалась «Лиля», иногда — «Лили».