Переплет 13

Уолш Хлоя

— Господи, — выдавила я. — Тебе было всего десять! Ты мог умереть.

— Теперь я больше. — Он грустно улыбнулся. — Труднее сломать.

— Да. — Я крепко сжала его руку. — Это правда.

Джонни показал мне еще несколько своих боевых ран, посмеиваясь каждый раз, когда я стонала или давилась.

Разговор, казалось, отвлекал его от его боли, и я была рада.

Его плечи уже не были так напряжены, и чем больше мы разговаривали, тем больше исчезала скованность в его теле.

— О, и я сломал

скулу, когда мне было четырнадцать. — Джонни наклонил свое лицо близко к моему. — Видишь там? — Он указал на тонкую серебристую линию, пересекающую верхнюю точку его левой щеки. — Сейчас ты едва ли это видишь, но это было чертовски больно.

— О, да, — задумчиво произнесла я, осматривая тонкий шрам. — Я никогда раньше этого не замечала. — Я перевела взгляд на его бровь. Не в силах остановиться, я протянула руку и снова провела большим пальцем по его брови. — Почему она всегда кровоточит?

— Не было шанса исцелиться, — объяснил он, оставаясь совершенно неподвижным, пока я неуместно прикасалась к нему. — Заживет должным образом, как только сезон закончится.

— О, — прошептала я, ища на его лице еще больше скрытых боевых ран.

Когда мои глаза снова встретились с его, я обнаружила, что он наблюдает за мной, его темно-синие глаза горят и устремлены на меня.

— Игрок из Ройс причинил тебе боль там? — Я наклонила голову туда, где полотенце было накинуто на его бедро. — Так вот почему ты потерял сознание?

Джонни неохотно кивнул.

— Можно мне посмотреть? — Спросила я, мой голос был едва громче шепота.

Он напрягся.

— Пожалуйста?

Он медленно покачал головой.

— Шэннон, я не думаю, что это хорошая идея.

— Пожалуйста? — Повторила я, нервно глядя на него. — Я уже знаю, что там, и ты показал мне другие.

— Это плохо, Шэннон, — хрипло ответил он. — Поверь мне, ты не захочешь это видеть.

— Ты можешь доверять мне, — прошептала я. — Я никому не скажу.

Джонни долго смотрел на меня, не сводя с меня глаз, прежде чем тяжело выдохнуть.

Плечи опустились, он опустил руки по бокам, но не сделал ни одного движения, чтобы показать мне.

— Можно мне? — Я спросила.

Он закрыл глаза и натянуто кивнул.

Я поняла, что он давал мне поводья, чтобы делать то, что я хотела.

Дрожа, я убрала полотенце и уставилась на то, что выглядело как недавно зашитый шрам на внутренней стороне его правого бедра.

Его бедро было опухшим, фиолетового цвета, а выглядящий сердитым, мокнущий шрам был частично скрыт тканью его боксеров.

— О боже, Джонни, — выдохнула я, соскальзывая со скамейки на пол, чтобы получше рассмотреть его.

— Не делай мне больно, — предупредил он болезненно уязвимым тоном.

— Я не буду, — пообещала я, опускаясь на колени между его ног и ожидая, когда он даст

мне добро.

Натянуто кивнув, Джонни откинул голову назад и закрыл глаза, крепко сжав челюсти.

Я осторожно потянулась к подолу его боксерских трусов и осторожно сняла ткань с его плоти, только чтобы ахнуть при виде.

Его бедро было волосатым, за исключением шестидюймового участка кожи.

И этот конкретный шестидюймовый участок кожи был опухшим, выглядел жестким и ужасного коричневато-желтого цвета.

— Он сочится, — прошептала я, проводя пальцами по неровному следу там, где его снова зашили. Хрупкие, едва зажившие швы явно были разорваны ботинком игрока Ройс, который попал ему в пах. Гной, вытекающий из раны, был красновато-желтого цвета. — Джонни, все плохо.

— Я знаю, — выпалил он, все еще зажмурив глаза. — Док сказал мне.

Я осторожно провела пальцами по шраму и окружающим синякам.

— Тебе больно, когда я прикасаюсь к тебе вот так?

— Да, больно, — ответил он хриплым голосом.

Тяжело выдохнув, я погладила его бедро и боролась с желанием прижаться поцелуем к его порезу.

— По совершенно другой причине, — прохрипел он.

И вот тогда я заметила, что я делаю — что я делала в последнюю минуту или около того.

Я сидела на коленях между его ног, поглаживая внутреннюю поверхность бедра, пытаясь унять его боль.

Мои глаза метнулись к опасной зоне, и у меня пересохло во рту.

Так вот почему люди называли это разбиванием палатки.

Я не была уверена, что это утверждение применимо к этой конкретной породе мальчиков-подростков, потому что Джонни не просто ставил палатку в этих штанах — он ставил шатер.

Издав низкий стон, он оттолкнул мою руку и двинулся, чтобы сомкнуть бедра, но я остановила его.

Я остановила его.

— Нет, — пробормотала я тихим и хриплым голосом.

Я чувствовала жар его взгляда на своем лице.

Он снова сдвинулся, чтобы сомкнуть ноги, и я покачала головой.

Его глаза снова были открыты, зрачки были темными и расширенными.

— Что ты делаешь? — прошептал он, прикусив распухшую нижнюю губу.

Я не знала, что я делала.

Я не знала, о чем я думала.

Я не могла говорить.

Я едва могла дышать.

Я сходила с ума прямо здесь, на коленях, посреди раздевалки в Дублине.

И это была его вина.

Временная потеря рассудка заставила меня наклониться вперед и поцеловать его в бедро.

Звук, который вырвался из груди Джонни, был болезненным, гортанным стоном.

— Шэннон, пожалуйста…

Я снова поцеловала его.

— Черт, — проворчал он, ноги теперь дрожали. — Я не могу…

В третий раз, когда я поцеловала его, он сжал мои волосы в кулак и притянул мое лицо к своему.