Переплет
Шрифт:
Сенатор понадеялся, что качки на море не будет.
Джейн откликнулась:
— Ну конечно!
— Почему это «конечно»?
— Не будет, да и все!
— В это время года, сэр, качки не бывает, — вставил Пэки.
— Мал-чать! — крикнул сенатор.
— Слушаюсь, сэр.
После этой реплики девушка бросила взгляд в его сторону, и на лице у нее нарисовалось недоумение.
Сенатор продолжил разговор. Видимо, предстоящие тяготы путешествия по-прежнему грызли ему душу.
— И чего это Геджи забрались в такое место? Терпеть не могу плавать на маленьких пароходишках!
— А мне интересно, — откликнулась Джейн. — Да, с какой стати мы вообще едем к ним в гости?
— Не важно.
— Мистер Гедж тебе не такой уж великий друг.
— Гедж! — фыркнул сенатор. — Геджа я на дух не переношу! Говорит, видите ли, что у него пятерка из девяти, а я собственными глазами видел — сделал всего четыре удара по лунке!
Сенатор примолк, окунувшись в жестокие, еще не зажившие обиды.
Пэки поймал себя на теплых чувствах к неведомому Геджу. Человеку, который попытался надуть сенатора Опэла, наверняка свойственны предприимчивость и воля.
— Так что же, тебе нравится миссис Гедж?
— Ну, знаешь! Эта зануда! Чума настоящая! Представляешь, с чем ко мне пристала? Чтоб я сделал ее пучеглазого муженька американским послом! Эту помесь полоумной рыбы с туберкулезным микробом. Ну с этим я как будто разделался. Отправил ей позавчера письмо. Пространно объяснил, что человек, не умеющий толком сосчитать свои удары в гольфе, вряд ли достоин представлять мою страну в столице великой дружественной державы. Пусти-ка такого субъекта в Париж и узнаешь, что он замарал репутацию Америки. Его тут же вышлют за то, что он надувал французского президента в триктрак.
— Тогда зачем же ехать к ним в гости? Даже неловко!
— Едем, и точка!
Это категоричное заявление повергло в уныние прелестную Джейн. Она закусила нижнюю губку, являя подавленность духа. Пэки захотелось взять ее маленькую ручку, по-дружески, разумеется, и посоветовать, чтобы она не унывала.
— Давно пора, чтобы кто-то показал этой дуре, — храбро заявил сенатор, — что деньги могут не все! Да-с!
Тут Джейн разразилась потоком красноречия, словно бы словечко «деньги» нажало в ней какую-то кнопку.
— Деньги! Хотела бы я, чтобы их вообще не было! Один мой знакомый говорит, что деньги губят душу, и я с ним полностью согласна. Он говорит, важен только талант, и, по-моему, он прав! Если я когда-нибудь выйду замуж, то хочу, чтобы муж у меня был интеллектуальный и одухотворенный. Чтобы он писал замечательные книги! Чтобы другие интеллектуальные люди уважали его за ум! Чтобы у него была великая душа! Пусть у него не будет ни гроша, мне все равно, так даже лучше. Выходить замуж надо за бедных. Вот Констанс Байглоу вышла замуж за художника и рассказывает, до чего ж это расчудесно, сразу начинаешь ценить всякие маленькие радости. Она просто убеждена, что за богатых выходить глупо! Одна девушка вышла за богатого — и жутко страдает. Я считаю, важно одно — любовь! Ну то есть, если ты выходишь замуж за художника с великой чистой душой.
— А как насчет лакея? — перебил сенатор.
Крутая смена темы сбила Джейн с толку. Она едва коснулась излюбленного предмета, не успела и разойтись толком, как ей пришлось замолкнуть так резко, будто отец хлестнул ее по губам мокрым полотенцем.
— Л-лакея?
— Ну да! Я ведь просил тебя зайти в агентство по найму и нанять мне камердинера.
— Ах да! Да! Они обещали прислать круглого человека.
— Что значит — круглого? Почему — круглого?
Пэки тоже слегка удивился. Он в жизни не слыхал, что толщина столь важна для камердинера.
— Ой нет! Человека пришлют, чтоб ты его кругом осмотрел, со всех сторон.
— А, ладно. Все равно еще один недоразвитый придурок явится.
Внезапно, скрипуче подвыв, сенатор Опэл умолк. Так скрежещет пластинка на патефоне, когда по ней проелозит игла. Сенатор первый раз толком взглянул на себя в зеркало и мгновенно пал духом. Изо рта у него вырвались слабые булькающие звуки, лицо налилось темным пурпуром. После мгновения, когда время будто замерло по стойке «смирно», сенатор подскочил и глянул на Пэки налитыми кровью глазами.
Чувства его Пэки вполне понимал. Мало того — сострадал им. Новичок в парикмахерском деле, он еще и отвлекался на разговор отца с дочерью, и урон благородной седой шевелюре нанес изрядный. Подкоротить-то он ее подкоротил, но края свисали рваной бахромой, и хотя стрижка смотрелась весьма живописно и оригинально, вполне возможно, такая не всякому понравится с первого взгляда, особенно человеку ортодоксальных взглядов.
При всем своем сочувствии, глупой бравадой Пэки не отличался, а потому, при всем своем сочувствии, бросив мимолетнейший из взглядов на закипающего сенатора, незамедлительно ринулся к ближайшему выходу.
— Эй! Эй, вы!
Пэки резко тормознул. Тормозить ни малейшего желания у него не было, но такой рык остановил бы и шотландский экспресс.
— Посмотрите, что вы натворили! Идиот безрукий!
— Папа, тише!
— А? Что? Ты посмотри, что он натворил! — гремел сенатор, крутя головой из стороны в сторону, чтобы Пэки сумел уловить все оттенки игры света и тени. — Я прикажу, чтобы вас уволили! И это называется парикмахер?!
Обстоятельства складывались так, что спасти могло лишь чистосердечное признание. Пэки надеялся, что успеет улизнуть прежде, чем возникнет необходимость утомительных объяснений, но — не успел. Пришлось выкладывать все честно и открыто.
— Рад, что вы об этом упомянули, — промямлил он. — Нет, не называется.
— Что?!
— Видите ли, так получилось, что я и сам дожидался в парикмахерской, когда вы позвонили. Парикмахеров в зале не было, и никакой надежды, что они появятся, — тоже. Вот я и закрыл брешь собой. Знаете, броситься в прорыв — поступок храбрый.
Дикий бессловесный звук вырвался у сенатора Опэла. Он начал наступать на Пэки, глаза у него зловеще горели, руки подергивались — и тот, кто три года бестрепетно встречал массированные атаки футболистов из Гарварда, Принстона, Нотр-Дама и других университетов, припустился, уже не скрываясь, с поля боя. Как-никак сенатор Опэл среди университетских игроков не числился.