Переплеты в жизни
Шрифт:
Марина это хорошо усвоила.
Ну, они молодые и неопытные, эти самые журналисты. Ну, приехали они совсем уж не вовремя. Ну, им кажется, что при виде камеры директор непременно упадет в обморок от счастья, выгонит людей, переставит стеллажи так, чтоб удобнее было снимать, вывеску перевесит, люстры поменяет местами, и все само собой получится, и материал выйдет «зашибись»!..
Девушка, махавшая руками на покупателей в некотором отдалении, подлетела и уставилась на Марину. Потом на лице у нее отразился ужас, и она стала тащить из кармана вчетверо сложенный листок бумаги.
– А… скажите, пожалуйста, – Ольга вытащила листок, скосила глаза, как в шпаргалку, видимо, ответа не нашла и перевернула на другую сторону, и тут воспрянула духом, – скажите, Галина Николаевна, можно будет на время этот зал закрыть, чтобы мы могли спокойно работать, а потом…
– Нет, – перебила директриса. – Все будет не так. Во-первых, вы должны запомнить, что меня зовут Марина Николаевна. Во-вторых, среди бела дня по непонятным причинам магазин закрыться не может, вы уж извините. Если хотите, мы можем принести стремянку, вы ее поставите на возвышение, и ваш оператор снимет зал сверху. Здесь, – она показала на трибунку, приготовленную для Анатоля Гросса, – как раз свободно. Если у вас получится, можете побеседовать с покупателями, а потом вас проведут в кабинет, и мы спокойно там поговорим. Снимать на улице вряд ли имеет смысл, потому что уже темнеет, а пока вы будете переносить свою аппаратуру, стемнеет окончательно. И снег пошел. Видите?…
Девушка-корреспондентка только моргнула.
– Ну, вот и договорились, – весело заключила Марина, – значит, я вас жду в своем кабинете. Рит, проводишь, ладно?
Муж Митя называл ее «мастером простых решений», и Марина иногда не знала, хорошо это или плохо.
В данном случае совершенно точно – хорошо.
Она стала пробираться обратно, путь через все залы предстоял неблизкий, когда к ней протиснулся охранник.
– Марина Николавна, – озабоченно сказал он, наклоняясь к самому ее уху. – Задержали вора. Ну, того самого! Что делать? Милицию вызывать?…
С утра Марина заехала к маме. Думала, на пять минут, а оказалось, почти на час. Мама капризничала и вздыхала – с одной стороны, ей очень хотелось в санаторий, куда Марина каждый год ее отправляла, а с другой – очень не хотелось собираться.
– Вот как бы так сделать, – говорила мама, усаживая Марину пить чай, – чтобы, с одной стороны, поехать, а с другой, чтобы кто-нибудь за меня собрался бы!
Марина, отлично понимавшая все эти заходы, помалкивала, прихлебывала из кружки. Собирать родительские чемоданы у нее не было ни времени, ни желания, да и чаю не слишком хотелось!.. Митя все повторял, что чай должен быть как поцелуй, «сладок, крепок и горяч», и научил ее заваривать «двойной с прицепом». Это означало, что кружку нужно налить доверху рубиновым, душистым, огненным чаем и положить в него ломтик лимона. Чай на родительской кухне не шел ни в какое сравнение с «двойным с прицепом», и Марина пила исключительно из вежливости.
Отчим в это время громогласно осведомлялся, как это так выходит, что путевка в такое хорошее и дорогое место по нынешним лихим временам стоит всего ничего, даже говорить смешно!..
Марина и тут помалкивала, пожимала плечами, а когда отчим уж очень наседал, говорила, что, должно быть, ездят мало, вот цены и падают.
– Да! – восклицал отчим. – Как же! Падают они!.. В магазинах, выходит дело, растут, а в санатории падают! С чего бы им падать?!
Марина опять пожимала плечами.
Врать она не любила, очень от вранья уставала, и ее отчаянно тянуло на работу – там все было ясно и понятно и нужно было каждую минуту отвечать за всех и ликвидировать какие-нибудь прорывы. Магазин в катастрофическом состоянии, потолки текут – а сверху жилой дом! – проводка того гляди загорится, на складах стены трескаются и полки надо подпирать бревнами, а денег на ремонт как не было, так и нет. Начали было потихонечку, а надо бы не потихонечку, надо бы как следует взяться, можно ведь и опоздать! Упадет стена, придавит кого-нибудь, боже сохрани, вот тогда ищи виноватых! А никто и не виноват, в стране перестройка, ломка, черт знает что!..
Должно быть, слово «перестройка» она в задумчивости произнесла вслух, потому что отчим вдруг объявил громогласно:
– Да-с! Перестройка! На всякую перестройку смело клади вполовину больше против сметы. Прихотливые ломки да перестройки хоть кого разорят. Это кто сказал?
Марина не знала.
– Это сказал Владимир Иванович Даль, – с укором объяснил отчим. – Даже ты не знаешь! Все ведь только кажется, что новое, смелое прет, а ничего не прет, все уж было, вот и Владимир Иванович про это писал! Все у нас есть – и недра земные, и недра духовные, вон какое наследие получили от великой культуры, а мы хуже макак! И никак ведь его не выведешь из состояния макаки, человека-то! С одной стороны, человек силен, грешен, страшен, кровожаден, опасен и зол. И в то же время – велик. Он губит, съедает, уничтожает, оскорбляет и… красив, умен, добр, благороден, милостив, храбр, предан делу, семье!.. Кто-то же должен выводить высокую породу человеков! Кто и как?
– Да ведь пробовали выводить-то, – тихонько сказала Марина. – А неподходящих всех в ров или в газовую камеру. Ты же воевал. Ты лучше меня знаешь!..
– Да ну тебя, – обиделся отчим, – я совсем про другое говорю, и не делай, пожалуйста, вид, что ты не понимаешь! Нужен закон? Вроде нужен. Только его все обходят, какой бы он ни был хороший да раззаконистый! Труд? Им тоже пренебрегают, и многие! Лишения, испытания? На них набивают суму мерзавцы, а от наказаний откупаются! Что такое?! Откуда такое несовершенство?! И чем дальше, тем оно хуже, несовершенство-то!..
Марине до ужаса жалко было отчима, мальчишкой ушедшего на войну и дошедшего до Восточной Пруссии, всю жизнь «отдававшего себя людям», над чем посмеивались в семье, и вдруг растерявшегося – не на войне, не в концлагере, а в мирной Москве конца двадцатого века.
Она приехала на работу, опоздав почти на час и в плохом настроении.
На работе, как выяснилось, с самого утра творились чудеса.
– Тебя кто только не искал, – озабоченно сказал Сергей Иванович, новый заместитель, кое-как внедрившись в тесный кабинетик. – Оттуда звонили!
И он показал пальцем на потолок.
– Оттуда – это откуда? – спросила Марина, наспех просматривая бумаги. – Из квартиры номер пятьдесят?
– Почему из квартиры, – обиделся заместитель, – не из квартиры, а из Кремля. Комендант звонил.
Марина подняла глаза.
– Зачем?
– А кто знает? Они нам не доложили. Сказали, что директор срочно нужен, а с нами и говорить не пожелали.
Сергей Иванович был из военных и ну никак не мог взять в толк, как это вышло, что баба получилась главнее его!.. Нет, он готов был слушаться и уважать ее, она баба непростая, деловая и хваткая, но вот так, чтоб из Кремля звонили, а ему даже не сказали, в чем дело, – это он отказывался понимать.