Переполох в Академии Сказок
Шрифт:
Богумил помог ведьме спешиться, огляделся. Лента, словно в один миг растерявшая все чары, лежала у его ног. А вокруг, насколько хватало взгляда, было поле, отчего-то ничем не засаженное. Лишь трава и робкие цветы с желтоватыми бутонами.
— А где источник? — вырвалось у Луши. — Если лента привела сюда, стал быть, он где-то здесь?
— Или Василиса с чарами напутала, — вздохнул Богумил.
— Скорей вся вода с земли испарится, чем Васена чары перепутает, — возразила Лукерья. — Нет, иное тут что-то…
Додумать ведьма не успела. Стало жарко, как в печи, а потом прямо с неба пролился огонь.
— Чудо-Юдо!..
— Это еще кто? — охнула Луша.
— Огнедышащее чудище, — пояснил богатырь. — Когда-то был змием, как Горыныч наш, но что-то потом стряслось, превратился в невесть что. Туловище змеиное, голова драконья со свиным пятаком, крылья — одно название. Вот и лютует.
— Постой, уж не тот ли, что невест себе требовал?
— Он, родимый.
А Чудо-Юдо даром времени не терял, спускался в поле, выжигая свежую траву, оставляя лишь проплешины черной горелой земли. Запахло паленым, в глазах защипало.
— Ах ты, идолище поганое! — вдруг зарычал Горыныч. — Мало горя отцу с матерью принес, за весь мир принялся?!
Чудовище замерло на миг, а потом дохнуло на Горыныча огнем, от которого тот едва успел увернуться. А потом поднял все три головы и дохнул огнем в ответ.
— Луша, идем, — потащил ее Богумил. — Спрячься под щитом, а я подсоблю Горынычу.
— Еще чего! — воскликнула ведьма. — Я его не брошу! Ой!
Луша заметила, что язык пламени лизнул крыло Горыныча, который только начал взлетать. Змий взвыл от боли, наклонился, черпая воздух здоровым крылом, но сил не хватало. Он грузно рухнул наземь, пытался было подняться, но вслед уже летела вторая пламенная струя.
— Горы-ыныч! — закричал Богумил, бросаясь к другу.
Чудо-Юдо от неожиданности чихнул, из его рта вылетело облако дыма. Но убийственный огонь стремился к Горынычу, и увернуться от него змий не успевал. Зато поспел богатырь. Понимая, что пламя куда быстрей двух человеческих ног, он попросту бросил щит вперед. Укрыть Горыныча его бы не хватило, но не того желал Богумил. Огонь, ударившись об зачарованный щит, погас, будто его и не было. Так пропадает капля воды, попавшая в песок.
Луша бежала по полю вслед за богатырем. Изо всех сил пыталась вспомнить хоть какое-нибудь заклятье, но ничего путного в голову не приходило. Ох, не слушала она бабку внимательно, вот и расплачивается теперь за свой буйный нрав. Да и в Академии толком ничему научиться не успела…
— Засыпать бы его снегом белым, чтоб замерзло все в его поганой пасти, — злилась Лукерья. А потом воскликнула, — Снегурочка!
Как она сразу не догадалась? Есть, есть в этом мире та, кому чары снежные по силам. Трижды позвала Луша свою кровную сестрицу, надеясь лишь, что поспеет вовремя. И Снегурочка услышала. Морозным облачком пролетела над полем, роняя крохотные узорчатые снежинки. А после обратилась девицей с белой косой, наряженой в голубое платье, расшитое серебром. Неужто бабка с дедом расстарались?
— Ах ты чудище! — зазвенел ее голосок, будто льдинки упали.
Снегурочка подула
— Испепелю-ю!
И схлестнулось пламя со льдом, лишь искры со снежинками во все строны летели. Богумил вскинул меч, бросился было голову чудищу рубить, но вдруг…
— Нешто силы злые тебе отца и матери дороже? — раздался тихий голос Горыныча. — Они все слезы выплакали, увидеть тебя живым не чаяли… А ты такие страшные дела творишь! Одумайся, братец!
— Братец? — эхом отозвалась Лукерья, вглядываясь. Что-то неуловимое было в обоих змиях, только Горыныч лучился будто бы добром и светом, а все три пары глаз глядели с тоской. У Чудо-Юда же глаза были алые, голова всего одна. Но если вместо пятака представить морду, как у Горыныча…
И Богумил от нежданной новости замер, так и остался стоять посередь выжженного поля с занесенным мечом. И Чудо-Юдо как-то сжался весь, съежился, словно будь его воля, он бы с радостью провалился сквозь землю. А потом захлопнул пасть и грустно хрюкнул. И только растерявшаяся Снегурочка не успела вьюгу отвести, так и застыло чудище с изумленными глазами в снеговой корочке. Луша мягко взяла сестрицу за руки и прошептала:
— Вот чудеса…
— Делать-то теперь чего? — пробормотал Богумил, глядя, как осторожно согревает Горыныч брата, поочередно выдыхая пламя изо всех трех голов.
— Источник искать, — вздохнула ведьма. — Беду-то от Академии мы не отвели… Только где его отыщешь?
— А вон, — воскликнула Снегурочка, показывая куда-то тонким пальчиком.
Луша и Богумил обернулись. К ним приближалось огненное облако. Отчего-то пламя казалось черно-бордовым. Оно и горело, и вьюжило, и потрескивало, норовя прихватить все живое за собой. Снегурочка вскинула было руки, но Лукерья ее остановила:
— Это моя битва, сестрица. Навье пламя никаким снегом не потушить…
И не успел Богумил ее остановить. Прыгнула ведьма прямо в огонь, ни единого слова на прощанье не сказав.
Глава 33. Живительный огонь
В миг, когда, сами того не ведая, одновременно шагнули в навье пламя Ратислав и Лукерья, время будто остановилось. Застыло дыхание Горыныча, замерла на щеке Василисы одинокая слезинка, повисли в воздухе заблудившиеся снежинки, выпущенные Снегурочкой. А Богумил так и остался стоять, сжимая бесполезный против огня мечь.
За пламенным чертогом клубился алый туман. Двигаться в плотном мареве было тяжко, Луша выставила вперед руки, чтоб хоть на мгновение раньше, чем стукнется об нее лбом, почувствовать преграду. Вскоре ее ладоней коснулось что-то теплое. От неожиданности ведьма взвизгнула, и в тишине показалось, будто ее голос подхватили сотни других, унося куда-то вдаль.
— Не кричи, — раздалось в ответ.
— Ратислав? — неуверенно спросила Лукерья.
— А ты никак внучка Яги, — фыркнул богатырь, делая шаг вперед. — Говорено же было, в какую сторону идти, как ты здесь-то оказалась?!