Переполох в Бате
Шрифт:
— Прекрасно! Кстати, разве я навязал вам кого-нибудь из друзей?
— Нет! Но вы упорно выступаете против моих друзей! Разрешили ли вы мне посетить Брайтон, когда лорд Гросмон попросил меня поехать вместе с ним? Нет, вы не позволили! Но это еще не худшее. В прошлом году, когда я вернулся в середине семестра, — после того как Бони сбежал с Эльбы, — я просил вас разрешить мне записаться в волонтеры. Разве вы меня послушали? Разве вы мне позволили? Разве…
— Нет, — прервал его неожиданно Ротерхэм. — Не разрешил.
Жерар,
— И кстати, счел, что вы — слабый духом человек, если так легко мне уступили, — добавил Ротерхэм.
Яркий румянец залил щеки Жерара. Он горячо заговорил:
— Я был вынужден подчиниться! Вы всегда имели надо мной власть! Я был вынужден сделать так, как вы мне приказывали, потому что вы оплачивали мое образование и платили за образование моего брата, и за Кембридж. И осмелься лишь я…
— Стоп! — В одном-единственном слове звучало столько ярости, что Жерар сник. Более Ротерхэм не сидел, развалившись в кресле, на лице его не осталось и следа улыбки. Вместо этого лицо приобрело столь неприятное выражение, что сердце Жерара бешено забилось и он почувствовал себя просто отвратительно. Ротерхэм наклонился вперед, одну руку он положил на стол, сжав ее в кулак. — Разве я вам чем-то угрожал? Ответьте мне!
— Нет! — сказал Жерар, и голос его сорвался. — Нет, но… я знал, что вы послали меня в Итон, а теперь и Ч-чарли…
— Да как же вы тогда осмеливаетесь со мной так разговаривать, вы, несносный болван? — сказал Ротерхэм твердо.
Жерар, весь красный от волнения, произнес:
— Извините, я не хотел… Конечно, я вам очень благодарен, кузен Ротерхэм!
— Если бы мне была нужна ваша признательность, я бы вам так и сказал, что все расходы по вашему образованию я взял на себя. Но я не желаю ее!
Жерар бросил на него быстрый взгляд:
— Я рад, что вы мне этого не говорите! Слушать лишний раз, как я вам обязан, — нет уж, увольте!..
— Да успокойтесь вы! Вы мне ничем не обязаны…
Жерар вновь взглянул на него, ошарашенный.
— Это вас удивляет, не так ли? Неужели вы воображаете себе, что мне есть дело до того, где именно вы получаете свое образование? Вы абсолютно не правы. Все, что меня беспокоило, так это чтобы дети получили такое же образование, как и их отец. Все, что я для вас сделал, я делал ради него, а не ради вас.
Совершенно обескураженный и унылый, Жерар пробормотал запинаясь:
— Я не знал, извините меня! Я не совсем верно выразил свои мысли, то есть не совсем то!..
Мистер Монкслей, вынужденный уже однажды принести извинения своему опекуну, теперь обнаружил, что бросить ему в лицо свое заключительное обвинение и сохранить его убедительность очень трудно. Он был поставлен в невыгодную позицию, и понимание этого факта повергло его в раздражение,
— Вы разрушили мою жизнь! — Набравшись храбрости, Жерар посмотрел на Ротерхэма — тот слабо улыбался. Увидев, что с лица его исчезла угрожающая угрюмость и глаза больше не поблескивают яростным светом, а лицо приняло обычное выражение, Жерар с облегчением вздохнул. Однако он не воспользовался этим, чтобы внушить своему опекуну хотя бы каплю симпатии к себе. Покраснев, он сказал: — Вы находите смешным, что я осмелился вам все высказать?
— Чертовски смешным!
— Да, конечно, и все потому, что у вас чувствительности не больше, чем у камня; поэтому вы считаете, что и у других этого чувства нет.
— Хватит! Ну же! Я же сказал, что не люблю избыточных чувств. Нет, я не издеваюсь над вами. Просто я вижу, что дела обстоят значительно серьезнее, чем я полагал. Выпейте немного вина. А затем уже расскажите мне без всякой чепухи, чем же именно я вас так огорчил.
В словах не было и капли сочувствия, но голос, хотя и не выражавший эмоций, не был насмешлив. Жерар произнес сухо:
— Я не хочу! Я…
— Ну, я жду ясных объяснений!
Жерар взял бокал в дрожащую руку и залпом выпил содержимое. Ротерхэм вновь уселся в кресло за большой стол и поднял свой бокал.
— Ну и теперь — в нескольких словах — в чем дело?
— Вы знаете, в чем дело, — ответил Жерар с горечью. — Вы использовали свое положение, свое состояние — и лишили меня единственной девушки, которую я мог бы полюбить. — Он заметил, что Ротерхэм нахмурился, и добавил: — Мисс Лэйлхэм!
— Боже Правый!
Восклицание это вызвало изумление юноши, однако Жерар произнес:
— Вы прекрасно знали — должны были знать — что она…
— Да с чего вы это взяли? Но дело в том, что я ничего не знал. — Ротерхэм сделал паузу и, отхлебнув вина, поглядел на Жерара через край бокала. Брови его чуть нахмурились, глаза сузились, взгляд стал твердым. — Вероятно, мне стоило предупредить вас о моей помолвке. Мне жаль, что новость эта застала вас врасплох, но в вашем возрасте вы быстро оправитесь.
Речь эта, произнесенная весьма холодным тоном, ничуть не утешила страдания и муки первого любовного увлечения, испытанного молодым человеком. Было очевидно, что Ротерхэм полагает его страсть весьма мало значительным делом, предложение же поскорее обо всем забыть переполнило грудь Жерара возмущением — он ожидал, что его начнут утешать.
— Значит, это все, что вы мне хотите сказать? Мне следовало бы это предвидеть! «Забыть, оправиться…»
— Да, оправиться, — произнес Ротерхэм. Губы его искривились. — Я был бы больше потрясен вашим сообщением, если бы вы не стали разыгрывать передо мной этой глупой сцены. Помолвка была объявлена давно…