Перепутья

slip

– А погоня? – Ал оглянулся по сторонам. Оживленные бордели и кабаки шумели где-то в стороне, но вокруг них было тихо.

Никиас усмехнулся:

– В порту? Они нас не найдут.

Пусть Ал и не разделял его оптимизма, ночью их действительно никто не побеспокоил. Некоторые из беглецов даже ухитрились поспать, но не он – в крови бурлил адреналин и даже усидеть на месте было непосильной задачей.

В первых лучах рассвета, они, грязные и потрепанные, вышли из подворотни и, попятам за Никиасом, побрели к одному из кораблей. Охрана порта почти не обращала на них внимания, но вместе с тем, Алу казалось, что когда их только привезли, вооруженных людей здесь было меньше.

Не к добру, - мелькнула мысль в голове.

Так и оказалось.

Все началось с одного крика.

– Вон они, вон! – зычный голос разрезал тишину, и гонка началась снова.

По скользкому мокрому причалу, вслед за отчаливающим кораблем.

– Это александрийцы, я их знаю! – проорал Никиас, указывая пальцем на паруса и прибавляя ходу. Через несколько секунд, что растянулись до бесконечности, словно в замедленной перемотке, он первым уцепился за борт.

Весло просвистело в опасной близости от его головы, но, ловко увернувшись, Никиас перемахнул через низкую перегородку и спустя мгновение махнул им. Яна была следующей. Никиас с легкостью втянул ее к себе, и они оба на несколько секунд скрылись за перегородкой.

– Быстрее, они уходят! – тот же зычный голос раздался сквозь толщу воды.

Корабль медленно, но верно отплывал. Еще нескольким незнакомым девушкам с Китеры удалось уцепиться за борт, а следующему за ними Паулю уже пришлось прыгать. Его пальцы только скользнули по дереву – и, не удержавшись, он сорвался вниз.

– Разойдись! – заорал сзади Малкольм и, разбежавшись, прыгнул.

Удача, - или же более молодой возраст, - оказалась на его стороне. Никиас, уже не с такой легкостью и при помощи одной из женщин, втащил его на борт.

Словно ударенный пыльным мешком по голове, Ал смотрел на ровную водную гладь. Ту самую, в которой несколько минут назад пропал Пауль.

Ту самую, которая сейчас отделяла их от спасения.

– А как же мы?! – истерично прокричал Франсуа и вцепился в его предплечье.

Корабль был уже слишком далеко.

– Не допрыгнем, - голос прозвучал неожиданно хрипло.

И все было закончено.

Голоса преследователей раздались за спиной. Раздосадованный хриплый и давнишний зычный

– Да чтоб их!

– Хватай хотя бы этих!

Рука Франсуа вцепилась в предплечье еще сильнее, и прежде, чем его отшвырнули назад, он успел порвать рукав грязной туники Ала. Со стороны воды раздался всплеск, над гладью промелькнуло что-то похожее на волосы, но Ал не успел присмотреться – кто-то набросился на него сзади и повалил на мокрые доски лицом вниз.

Все было закончено.

Связанных толстой веревкой, их, словно пленных на параде, провели назад на рынок, а один короткий вопрос обладателя зычного голоса, и короткий жест Франсуа, указавшего на Ала, подписали ему приговор.

Вопрос звенел в голове, когда, короткий удар в солнечное сплетение на корню оборвал любые попытки сопротивления.

Вопрос продолжал звенеть в голове, когда охранники без труда отволокли его в одно из зданий и швырнули в пустой темный и холодный каменный мешок.

Вопрос отдавался эхом от влажных стен, когда он, закашлявшись, без сил повалился на липкий ледяной пол.

Последний вопрос, в очередной раз разделивший жизнь на “до” и “после”.

“Кто зачинщик?”

Гражданин (Квинт Калавий II)

Город готовился к выборам.

На форуме ораторы надрывались, агитируя то за одного, то за другого кандидата, порой меняя свое мнение в течение нескольких дней. Их речи собирали толпы благодарных слушателей – и протиснуться между ними порой становилось не самой легкой задачей. Развешанные повсюду таблички и раздаваемые мальчишками на каждом углу свитки служили той же цели.

Продвинуть своего кандидата и облить грязью чужого.

В кои-то веки исход выборов не был предрешен еще до их начала. То, что Цезарь не выставил свою кандидатуру стало сюрпризом почти для всего Города, и, когда первичный шок прошел, за свободное курульное кресло разгорелась нешуточная борьба.

Голова Квинта, однако, была забита совершенно другими проблемами – и захватившее Город безумие, в другой раз вызвавшее бы у него приступ воодушевления и интереса, сейчас вызывало только глухое раздражение. За кого отдать свой голос он еще даже не думал.

Ворен и Пулло следовали за ним попятам, ловко уходя от столкновения с толпами соотечественников, которые собрались послушать ораторов. В лагере невозможно было поговорить с глазу на глаз без любопытных посторонних ушей, здесь же их разговор тонул в людских криках и не привлекал к себе никакого внимания.

– Упаковать гладиатора? – переспросил серьезный Ворен, когда Квинт закончил свой короткий пересказ просьбы Цезаря.

Квинт кивнул.

– Да без проблем, - хохотнул Пулло, - Где он? Веди.

– Вот в этом-то и загвоздка, - вздохнул Квинт, - Я пока не знаю. Но в ближайшее время планирую выяснить.

До выборов оставалось каких-то несколько дней, а одна птичка из игорного дома Росция как раз напела Квинту, что Помптин планирует на них присутствовать. Приписанный к той же центурии, что и Квинт, он никак не мог избежать этой встречи, даже если бы захотел.

– Как найдешь его, дай знать, - отозвался Ворен без тени веселья на лице.

Пулло жизнерадостно кивнул, соглашаясь с ним. Квинт окинул взглядом пеструю оживленную толпу, и вопрос сам по себе сорвался с губ:

– Слушайте мужики, а вы уже определились, за кого будете голосовать?

Если не можешь принять решение сам – воспользуйся коллективным разумом легиона.

– Так а что тут думать? – пожал плечами Ворен, - Мессала Руф прикрывал наши задницы во время переворота. За кого нам еще голосовать?