Перес едет в Зеленецкий лес
Шрифт:
Юноша немного замялся:
– У нас не издают такие газеты. Имеются кроссворды, шахматные этюды и «Литературная газета». Здесь не какая-нибудь провинция. А северных газет в Зеленецке не купить. Я даже не слышал о таком издании.
– Ничего-ничего, у этого издания очень маленький тираж, – поддержала я парнишку и купила шахматные этюды.
Едва за ним закрылась дверь, как в открытое окно влетел небольшой рулончик туалетной бумаги, упечатанный мелким шрифтом. Перес пружиной вылетела из рюкзака, а я вскочила со своего места у окна, и обе принялись ловить этот маленький рулончик, причем троллиха поймала один конец, оказавшийся первой полосой троллиной газеты «Час вздремнуть!», мне же досталась страничка кулинарных рецептов, написанных самой… Чучо.
Единственный попавший к нам в руки и лапы экземпляр газеты чуть не разорвался на настоящие куски туалетной бумаги. Мы с Перес стали тихонько сматывать рулон с двух сторон, пока не оказались носом к носу на нижней полке.
Тут троллиха сообразила, что вредить в данном случае неуместно и, не выпуская из левой лапы драгоценное издание, присела рядом со мной, вытащила неизвестно откуда монокль и приготовилась читать. Я же не могла разобрать ни слова, не надев очки, зато с превеликой радостью обнаружила на главной полосе две фотографии троллей.
Слева был размещен портрет пожилого лысоватого тролля в манишке, спускающейся до лоснящегося пузика. Справа была, несомненно, Чучо, которую выдавала черная шерсть и фамильные уши. Крупный заголовок первой полосы гласил: «Двоемэрие как двоеженство».
Тут Перес заерзала и тихонько попыталась перетащить газету поближе к себе, но я была готова к такому ходу мыслей троллихи, и попытка ее не удалась.
Тогда моя чемоданная дама закинула задние лапы мне на плечи, наступив мне на ухо и расцарапав нос, устроилась читать газету буквально через мою голову. А у вашей покорной слуги появилась возможность нацепить очки.
Статья гласила:
«Главный редактор газеты «Час вздремнуть!» Проныра провел социологический опрос жителей Зеленецкого поселения по вопросу «За кого бы вы голосовали, будь выборы назначены прямо сейчас?» Пятьдесят процентов электората считают незыблемыми позиции Подрывайло Хитроватого, тридцать три и восемьдесят три сотые процента электората минус один тролль выбирают эту чужестранку (и далее был размещен портрет Чучо), двадцать один и семнадцать сотых процента плюс один житель считают, что в городе должно быть два мэра, а еще лучше три. Далее следуют высказывания читателей:
– Я давно говорю, что эти тролли, мои соседи, – сумасшедшие, – сообщила редакции одна из старейших жительниц нашего города – Томас, – они бормотуху разливают из столовой посуды, потому что из-за постоянного чтения у некоторых тут, не будем показывать пальцем, вместо голов чайники!
– Я давно занимаю пост главы города, – поведал нашему изданию почетный Подрывайло Хитроватый, – благодаря мне в этом году отсыпана великолепная дорога к Зеленецкому поселению…
Редакции не известно, что еще сделал в этом году бывший городской голова, потому что у главного бормотушника закончилась сыворотка правды, а новую он сварить не в состоянии, так как не смог вспомнить рецепт. И вот собственное высказывание Худоши:
– Я считаю, что в поселении должно быть два мэра – Подрывайло и Чучо. При этом один будет воровать, исполняя истинное предназначение троллей, а второй возвращать населению награбленное. Такова моя личная социальная политика и видение ситуации.
Спросить мнение фальшивого мэра Чучо редакция не в состоянии, потому что троллиха скрывается в лавке. Одновременно свидетели утверждают, что Человеки убрались из Зеленецкого поселения, лишь испугавшись страшной ушастой физиономии чужестранки…».
Я коварно улыбнулась, потому что, как следовало из статьи на первой полосе, главная ударная группа зеленецких троллей в составе семи ее участников сейчас разобщена и не может противостоять вторжению Перес:
– Томас вредит всем, потому что вредная.
– Подрывайло хочет стать мэром вместо Чучо, и Писанина Ивановна его, скорее всего, поддерживает.
– Худоша считает, что самое прекрасное для Зеленецкого леса – это двоемэрие.
– Чучо прячется в лавке.
– А Михей и Хельга, вероятно, просто счастливы.
Последний мой вывод подтверждала вторая полоса, где была пущена на всю страничку заметка «Михей и Хельга: будет ли свадьба через сорок лет?».
Вдруг, в самый разгар наших с Перес чтений, на полном ходу поезда в раскрытое окно всунулась лохматая голова и, перекрывая шум колес, крикнула:
– Сколько можно? Вы что, читать не умеете? Прочитали газету – передайте другому! Вас вообще нет среди подписчиков!
– Так какой же у вас тираж, уважаемый тролль? – изумилась я.
– Три! Три экземпляра. Подрывайло обещал в новом году финансировать пять! – крикнул Проныра (не спрашивайте, как я догадалась, что это был он).
С этими словами главный редактор газеты «Час вздремнуть!» выхватил у нас из рук рулончик туалетной бумаги и исчез с такой скоростью, что в моей руке осталась последняя полоса с кулинарными изысками Чучо.
На портрете красовалась сама Зеленецкая голова с малюсенькой рыбкой в руке, а заметка гласила:
«Для того чтобы засолить рыбку, нужно первоначально выменять ее у старой Сварлыги в нашей лавке на главной городской поляне. Напоминаю, что рыбку Хельга меняет только на воркушу и свежайшую тинную бормотуху для Михея. Далее необходимо взять две горсти соли и одну горсть сахара, вымазать подготовленную филейную часть («Чтобы тут разглядеть филейную часть, нужно взять бинокль», – подумала я) и положить под гнет на три дня. Соленую рыбку можно выменять на одну круговую поездку на ездовой собаке, или на две воркуши, или как сторгуетесь опять же в нашей лавке».
Тут я взглянула на свою компаньонку и поначалу ужаснулась. Перес лежала в углу купе и держалась лапой предположительно за то место, где у троллей сердце. Лицо моей соседки напоминало кислый лимон, смешанный с этой самой пресловутой соленой рыбкой.
– Обижают бедное, никчемное существо, – скорбно поведала она, обнаружив мое внимание.
Если я правильно понимала, кто такая Перес и что следует от нее ожидать, то весь сыр-бор произошел из-за этой несчастной маленькой статейки на последней полосе газеты «Час вздремнуть!». Без всякого сожаления я передала обрывочек туалетной бумаги старой троллихе. «Сердечный приступ» продолжился еще ровно две минуты, просто для того, чтобы меня заела совесть. Затем моя соседка удовлетворенно, со странной смесью гордости и любви расправила большую (по троллиным меркам) фотографию Чучо и полезла с ней в рюкзак, откуда через десять минут раздался мерный негромкий храп, похожий на скрип несмазанного деревянного колеса доисторической телеги.