Пересечение
Шрифт:
— Надо кому-то на заставе подежурить.
Этим он сразу дал мне понять, что, во-первых, удивлен моим легкомысленным поведением — сел обедать вместо того, чтобы включиться в работу, во-вторых, я могу обедать спокойно — есть он и он всегда на посту.
После обеда возвращаюсь в канцелярию и застаю там лейтенанта Семенова, он читает нотацию сержанту, уже по выражению лица сержанта я вижу, до какой степени ему надоел мой зам со своими нравоучениями. Увидев меня, Семенов вскакивает, но никак не может закончить свою речь:
— …так вот, товарищ сержант, надо не три, а пять раз проверить, как же так, идет в наряд в грязных сапогах. Понимаю, дождь, все равно, испачкается,
Семенов косит на меня глазами, замечает мое нетерпение и наконец произносит:
— Идите, товарищ сержант, и еще раз все проверьте и два, и три раза…
Сержант спешит покинуть канцелярию, а Семенов виновато говорит:
— Ни минуты покоя с ними, товарищ старший лейтенант, ну что вот сделаешь? Третий раз долблю сержанту — проверьте внешний вид, обратите внимание на сапоги! А он — «так ведь дождь, все равно грязь». Ну что с ним поделаешь? Я говорю ему — проверяйте…
Меня охватывает паника: неужели он будет мне повторять все, что говорил сержанту?
— Ладно, лейтенант, — прерываю, — идите обедать. Вы небось проголодались, сколько мы с вами находились.
— Я, товарищ старший лейтенант, каждый день в пять раз больше хожу — служба. Но порубать не мешает.
— Вот, вот, — подбадриваю его, — а я тут пока разберусь.
— Моя помощь не нужна?
— Нет, нет, в случае чего вот старшина покажет (тот только что зашел).
— Разрешите идти?
— Да, да, — я уже изнемогаю, — и приятного аппетита.
Не удивлюсь, если на мое пожелание он ответит: «Служу Советскому Союзу!» Но он лишь прикладывает руку к козырьку и, четко повернувшись, выходит из комнаты. Я смотрю на старшину, он на меня, мы оба улыбаемся.
— Как вам с ним работается? — задаю вопрос, который задавать вообще-то не полагалось бы.
— Тяжело, — однозначно отвечает старшина.
Я знакомлюсь с аппаратурой, с «расчетом сил и средств» — виды действий, обеспечение, вооружение, бросаю взгляд на доску, где на гвоздиках висят бирки с номерами, мой номер — 1. Оглядываю световые табло, на которых в случае тревоги загорится номер участка, где совершено нарушение.
Оставив старшину, снова иду осматривать заставу. Заглянул на склад, в гараж, в мастерские, в вольер.
Выясняю, что большинство собак доставлено из Калинина, из клуба служебного собаководства ДОСААФ. Собаку покупают за полторы сотни еще молодую — года нет. Затем ее обучают в отряде, где к ней прикрепляют какого-нибудь молодого, здоровенного парня, через несколько месяцев они прибывают на заставу. Вообще это интереснейшая штука — работа с собаками. Одно время я этим увлекся, все вспоминал нашего Акбара. Решил даже завести своего, да все недосуг было.
Отбирают этих собачек так — суют тряпку, в которую она вцепляется, и смотрят: отпустит, если неожиданно выстрелить у нее за спиной, или нет? А то ставят пять человек, дают ей платок одного из них, и она должна угадать, чей. Это отбор. Потом, после школы, те собаки чудеса творят. Розыскная собака берет след через восемь часов, сторожевая — через два. Все эти Багиры, Дары, Биры, Эфисы, которые весят по семьдесят-восемьдесят килограммов, мчатся с такой скоростью, что, пока она пробежит сто метров, «нарушитель», дай бог, чтоб успел сделать два выстрела. Так ведь еще надо попасть. У нее своя полоса препятствий — заборы, ямы, рвы, лестницы. Она несется за «нарушителем», прыгает и вцепляется под правую руку, в которой пистолет, или сшибает с ног, вскакивает на спину, треплет загривок, так сказать, находит выход напряжению, а потом садится рядом. Сидит как изваяние и при малейшем движении «нарушителя» впивается в него. Эти «нарушители» обычно ребята из поселка — подрабатывают. Их одевают в толстый ватник, и они изображают диверсантов. Однажды Багира вот так уложила одного, сидит рядом, не шелохнется, инструктор где-то замешкался, отошел, так «нарушитель» три часа пролежал, даже заснул. Багира бдительно стояла на страже.
Когда долго идут по следу, собака устанет, ей к носу подносят «шершень» — такой насосик, в который забран запах, чтоб этот запах обновить для нее. На спине крепят «голиаф», приборчик, который издает звуковой сигнал, кроме того, в него вмонтирована красная лампочка. Это на случай, если собака оторвется от своего вожатого. Приказ собакам отдается едва ли не шепотом, и никогда повторять не приходится. Подчиняются слепо: если инструктор тихо сказал: «сидеть!», то кругом могут бегать хоть сотни «нарушителей», она не шелохнется. Вообще можно без конца рассказывать про пограничных собак. Ходят целые легенды, есть рекордсмены по долголетию, по числу задержанных нарушителей, по уму и хитрости, находчивости и бдительности. По самоотверженности и преданности тоже. Сколько было случаев, когда собака жертвовала жизнью, спасая своего вожатого! Словом, собаки — моя слабость, и я заметил, что они меня тоже любят. Конечно, слушаются они только своего вожатого, но, когда я к ним подхожу к вольеру, они мне симпатизируют. Серьезно, я это чувствую.
Ладно, хватит о собаках.
О людях. У офицеров, точнее, у начальника заставы, есть одна особая обязанность — он составляет наряды, дозоры… Это целая наука, превращаешься в шахматиста, сидишь и соображаешь: ведь надо учесть множество факторов, подбирая эту пару людей: их физическую подготовку, психологическую совместимость, характеры, сильные и слабые стороны, боевую подготовку, качества одного, дополняющие качества другого или, чаще бывает, компенсирующие его недостатки, их взаимоотношения, даже время суток, когда у одного человека проявляются одни достоинства, у другого — другие. Этого клонит в сон после еды, а того наоборот, один хорошо видит в темноте, другой плохо, лучше двух молчунов вместе в дозор не посылать, но не намного лучше и двух болтливых (если таковых разыщешь среди пограничников). Словом, рассчитывать силы и средства, целая наука, можно диссертацию по психологии написать. И при этом надо иметь в виду, что пограничники не живут в общепринятом смысле нормальной жизнью. У них же сутки разбиты на вахты; сон, питание, отдых — все смешивается.
На второй день пребывания на заставе произошел интересный случай. Заходит ко мне Хлебников, мой боевой комиссар, ямочки на щеках обмелели, лоб нахмурен.
— Товарищ старший лейтенант, — говорит, — неприятная история, Десняк…
— Что Десняк? — спрашиваю. — Толком можете доложить?
— Охотником, видите ли, заделался, — в голосе Хлебникова горечь и осуждение.
Я молчу, жду продолжения. Тогда он взрывается фонтаном слов.
— Понимаете, товарищ лейтенант, — оказывается Десняк, а ведь хороший солдат, стрелять стал! Стрелять по животному миру! Он, когда уходил в далекие наряды, охотился там, ну по птичкам стрелял, по мелкому зверю. Из боевого оружия. Патроны на стрельбах экономит, еще где-то взял. А у нас ведь погранзона, охота запрещена, живность ничего не опасается, чего на нее охотиться, она сама в руки идет. Черт знает что!