Пересекая границу
Шрифт:
– Не стоит этого делать. Все спят. Рады они тебе не будут и именно поэтому не буду препятствовать... напугаешь ребенка.
– Моего ребенка!
– Вот именно.
Все это звучало отрезвляюще, и я внутренне соглашался, хотя хотелось оттолкнуть человека, вставшего у меня на пути, ворваться в дом, наброситься с объяснениями, мольбами, просьбами к спящим, но все что хотелось сказать, оставалась лишь на уровне эмоций - пустых бесхребетных, уходящих под лед никому не нужного прошлого. Отчуждение - это все что осталось от воспоминаний, истлевших в несколько секунд. Отчуждение - единственное что способно поддерживать образы в моей памяти. Отчуждение - как каменистое
– Более чем разумно.
– пытаясь зашифровать угрозу в интонацию, я отступил назад, запнулся о собственное противоречие и уставился прямо перед собой, стараясь взглядом просочиться сквозь человека, занырнуть в жилище и просто удостовериться, что все действительно так как он говорит. Просто все спят.
– Я вызову тебе такси.
– Не стоит.
– Тогда полицию.
– Я выбираю такси, если ты заплатишь.
– Полиция бесплатно отвезет.
– он стоял на крыльце и никуда не собирался уходить. Достал телефон и рылся в сохраненных номерах.
– Вызывай такси до аэропорта.
Оператор ответил сразу. Говорили быстро. Машину подали по истечении вечности, тупого молчания. Видно было, что кто-то из нас двоих катастрофически опаздывает и не может сойти с места первым, сорваться, побежать на важную встречу, утрясать вопросы, проводить планерки или валяться на ковре своего боса, а может быть просто пить кофе за рабочим столом, пока, управляя курсором мышки разглаживает странички "AliExpress". Хотя возможно все перечисленные предположения не верны, просто мое присутствие выводит человека из себя. Особенно если он застрял во времени и пространстве, на несостоявшейся дуэли. Хочется провоцировать, вести себя по-свински, играть на нервах, вынуждать делать неправильные вещи, хочется бесить и раздражать, будто бы выстраивая финансовую пирамиду и ждать разрушительного обвала, но я стою и просто разглядываю сонную улицу, прохожих и чужой костюм, кольцо на пальце и думаю, что было бы неплохо увезти его с собой. Палец. Чужую голову в аэропорт протащить сложнее и последствия более удручающие.
Черный юмор в безвыходной ситуации вселяет если не всесилие, то как минимум скрашивает безнадежные моменты, придает уверенности, когда сомневаешься во всем. В небе не видно самолетов. Я стою на улице как минимум полчаса, но ни одного самолета не пролетело...и кажется, что все аэропорты мира закрыты, а авиация предана остракизму, и скоро за мной приедут люди и увезут на костер инквизиции, как последнего пассажира запрещенного вида транспорта.
– Вы вызывали машину?
– таксист еще не остановил автомобиль, но приоткрыв форточку и стараясь выпрыгнуть из ремня безопасности, таращил сонные глаза. Казалось он хочет получить отрицательный ответ и отправиться домой спать.
– Он вызывал!
– я кивнул головой в сторону костюма.
– А поедешь ты?
– голос с недовольной хрипотцой выскочил из-за стекла.
– Он.
– подтвердил костюм.
Чаще всего тело лучше знает, что делать, даже когда кажется, что принятое им решение не верно, в итоге оказывается самым запоминающимся или безопасным. Истерики. Драки. Самоубийства. Сон. Голод. Жажда. Жадность? Жадность нечеловеческая! Наверное, и еще осталось в нас что настоящее, но моя вера ограничена вышеперечисленным списком. Мы защищаемся сами либо защищаем окружающих нас людей, возможно, цена иногда слишком высока, но тело знает лучше...поэтому я сажусь в машину. Молча. Уезжаю. Люди перестают существовать в моем молчании, я для них тоже.
Дорога вязла в неожиданно начавшемся дожде, расширяясь и расползаясь лужами на обочины. Водитель сбросил скорость, вяло пробормотав что-то про лысую резину, которую он все никак не может поменять уже второй сезон. Заткнулся. Жмурился, когда брызги из-под колес встречных грузовиков волной заливали лобовое стекло, сжимал крепче руль. Его тело странного цвета. От напряжения тыльные стороны кистей не белели, а синели, потом становились фиолетовыми, красными, потом зелеными. Лицо водителя, серое, обреченное от недостатка сна, глухое и неподвижное с живыми губами. Он шевелил ими даже когда не произносил ни слова. Дышал через рот, глубоко, шумно. Зубы черного цвета, бугрившиеся осколками на фоне воспаленных бардовых десен. Полный. Человек погруженный в болезнь всей своей тушей. Уже мертвый. Потерявшей свое тело, ставшее частью старого, чуть живого автомобиля.
Дворники скрипели по лобовому стеклу, дрожа, сталкивая влагу, пытаясь разгладить извилистую, ветвистую трещину на стекле.
Дождь усиливался, сбивая скорость, придавливая своей огромной водянистой лапой к асфальту.
– Не опаздываешь?
– раздалось из шевелящихся губ водителя.
– Никогда не опаздываю.
– ответил я и демонстративно закрыл глаза, пытаясь прекратить случайный диалог.
– А сейчас? Сегодня?
– Тем более.
Я смотрел в окно. Смотрел как город исчез. Дома превратились в лес, искореженный близостью цивилизации.
– Люди всегда спешат в аэропорт. Одни хотят в отпуск, другие в командировку. Они бояться остаться, будто бы здесь плохо, а туда, куда они летят как в сказку! Причем не важно куда именно пролегает их маршрут. А потом я вижу, как люди выходя из аэропорта. Скучали. Видно по лицам. Редко кто возвращается с сожалением, редко кто вообще не возвращается.
– К чему это все?
– Я просто болтаю!
– Некоторые за то, чтобы слушать, чужие бредни деньги берут, знаешь про это?
– Действительно?
– Да.
– Ты так работал?
– Нет и не собираюсь. А уж платить за это и подавно.
Разговор про деньги отрезвляет. Заставляет думать иначе, делает мир проще, конкретнее, доступнее. Сразу становится очевидно, что можно, что нельзя, стоит только взглянуть на ценник. Главное, когда видишь баснословную, неприличную цену, надо саккумулировать достаточно презрения во взгляде и мимике, чтобы заслужить уважение или хотя бы не вызвать смех окружающих.
Рекламные щиты, пестрящие жизнерадостными лицами, слоганами и скидками стали встречаться чаще, отталкивая деревья от обочины, добавляя электрический свет под колеса машин. Остывающей искрой самолет летел чуть выше линии горизонта в злом, мутном, пепельном небе, с ровным гулом заходил на посадку, балансируя на траектории, цепляясь за облака и туман, плавно опускался, таял в сиянии аэропорта. Здание из стекла и стали медленно разрасталось в собственном свечении, исходящем словно из-под земли, прорывающее фундамент и вываливающееся сквозь толстые стекла под дождь умирать освобожденным.
На парковке такое ощущение, что только что закончился парад двойников, причем половина участников на него опоздала. Одинаковые чемоданы, рубашки, шорты, сандалии, костюмы, солнцезащитные очки в непогоду. Одинаковые машины хлопают дверями, провожая или встречая пассажиров, багажники глотают или выплевывают багаж.
Таксист тормозит. Я, отрываю дверь и ничего не говоря выхожу, не прощаюсь, не оборачиваюсь и ускоряю шаг.
– Эй!
– долетает до меня еле-еле слышно, бьет в спину.
– Эй! Деньги?!