Переселение корейцев Дальний Восток России. 1860-1880 годы
Шрифт:
Примерно в это же время в Новгородской бухте побывал полковник Ольденбург (инициалы неизвестны – В.П.), исправляющий должность инспектора линейных батальонов Восточной Сибири, расположенных в Приморской области. 25 сентября 1864 года, вернувшись в г. Николаевск, он пишет обстоятельную докладную записку военному губернатору Приморской области. Приводим ее полностью.
«При осмотре мною 4-й роты линейного 3-го батальона Восточной Сибири, расположенной в гавани Новгородской, командующий этой ротой мне доложил, что четырнадцать семейств в числе шестидесяти пяти душ обоего пола перешли из Кореи в январе месяце сего года в Приморскую область, построили фанзы в верстах 15 от поста Новгородского, успешно занимаются огородничеством, земледелием и обещают по своему трудолюбию быть вполне полезными хозяевами. Это заявление породило во мне желание увидеть быт этих переселенцев на месте их жительства и я отправился в падь Тизирах (т. е. на реку Тизинхэ – В.П.), где они поселены. Действительно нашел 8 фанз, очень чисто отстроенных, большие хорошо устроенные огороды, земли, засеянной будою, ячменем, гречихой и кукурузой, до 15 десятин. Такие результаты труда, произведенные менее чем в один год, обещают действительную пользу для края от подобных переселенцев и посему я считаю своим долгом донести об этом до сведения вашего превосходительства, тем более, что, по словам поручика Резанова, около 100 семейств изъявили желание поселиться на наших землях, но опасаются выдачи обратно в Корею, где они по существующим там законам за выселение будут подвергнуты смертной казни. При этом считаю не лишним присовокупить, что при заселении корейцев на наших землях особенных расходов на них не предвидится, они имеют довольно значительное число рабочего скота, все земледельческие орудия и, если потребуют помощи, то только в выдаче им до первого урожая заимообразно на пропитание буды (вид проса – В.П.), которую довольно дешево можно приобресть от маньчжур в пограничном городе Хунчун; для того же, чтобы приохотить корейцев сеять рожь, ярицу и овес, достаточно будет дать им бесплатно на первый раз семена».
Это была самая первая из относительно организованных групп корейских переселенцев, которая в 1864 году основала деревню Тизинхэ, переименованную в 1865 году П.В. Козакевичем в слободу Резаново. «Резанов выдал корейцам взаимообразно из интендантского провианта роты около ста пудов муки с тем, чтобы все они при первом же урожае вернули долги. Кроме того, среди корейских домиков был построен небольшой пост, в котором поселили четырех солдат для охраны корейцев» (Б.Д. Пак. Корейцы в Российской империи…).
По данным из работы полковника А. Рагозы, в 1864 году корейские переселенцы жили в основном в селениях Тизинхэ – 8 дворов, 44 человека и Новая Деревня – 9 дворов, 53 человека (согласно Н.А. Насекину, «Новая деревня» – по-корейски Чурихэ, расположена в долине речки того же наименования, впадающей в Бухту Экспедиции и находится в 2 вер. от Хунчунского караула, следовательно, почти в таком же расстоянии от китайской границы. Основана она… выходцами из Тизинхэ и Янчи-хэ), а также по одной семье в Адими и Фаташи (предположительно совр. Пойма и Камышовый Хасанского района – В.П.). С 1865 года корейцы стали расселяться по рекам Сидими, Янчи-хэ и Монгугай (теперь соответственно Нарва, Цукановка и Барабашевка в современном Хасанском районе – В.П.), где впоследствии появились одноименные поселения.
По данным из работ Б.Б. Граве и Н.А. Насекина, в 1864 году в Россию перешло 60 семей корейцев в количестве 308 человек и заняли 227 десятин «казенной земли», в 1865 году – 65 семей (343 человека), в 1866 – 90 семей (546 человек). Надо заметить, что эти цифры, взятые из разных источников, несколько отличаются друг от друга, но одно несомненно – так началось корейское семейное переселение в Россию.
Согласно первой переписи корейского населения в Южно-Уссурийском крае, произведенной Ф.Ф. Буссе, чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири, на 1 января 1867 года корейских переселенцев насчитывалось 999 человек в составе 185 семей (мужчин – 553, женщин – 446). В слободе Резаново по реке Тизинхэ постоянно жил 661 человек, временно – 249; на реке Сидими – 54 человека, на реке Монгугай – 35 человек. Автор также приводит данные о количестве скота (всего 166 голов рогатого скота и 11 лошадей на все корейское население) и площади обработанных земель – на одного человека приходилось в среднем около полдесятины, а также показатели долгов: примерно по 44 копейки и по 1.5 пуда чумизы на человека. Подчитанные Ф.Ф. Буссе цифровые индексы говорят о том, что экономическое положение корейских переселенцев было крайне слабым.
Действительно, основную массу составляли бедные крестьяне, хотя в целом состав переселенцев был весьма неоднородным. «В пособие им выдавались: чумиза, покупавшаяся по 35 коп. за пуд и быки с коровами, купленные средней ценой по 12 руб. у манчжур. За первые 3 года выдано было корейцам из сумм Морского Министерства: чумизы на 1032 руб. 40 к. и скота на 286 р. С 1865 года стали появляться у нас зажиточные эмигранты, между коими нашелся даже один дворянин – чиновник (Нямбони-Цой) Ингуго Хан, явившийся с 3-мя женами и 17 рабами, которые, разумеется, были освобождены нашим правительством, с обязательством с их стороны отработать своему хозяину ту сумму, за которую они были куплены» (Н.А. Насекин. Корейцы Приамурского края…). Заметим, что позже этот дворянин был переводчиком на русской службе, и его (под разными вариантами имени) упоминали многие очевидцы событий того времени.
Причины переселения корейцев в Россию
Практически все исследователи, как дореволюционные, так и современные, основными причинами переселения считают экономические трудности и сложное внутриполитическое положение в Корее того времени. А.И. Петров в работе «Корейская диаспора на Дальнем Востоке России…» достаточно полно освещает этот вопрос: «Корейская иммиграция на русский Дальний Восток началась переселением крестьянских семей корейцев, которые шли в Россию с намерением уже никогда не возвращаться обратно в Корею или во всяком случае до тех пор, пока ее правительством не будут отменены суровые законы в отношении эмиграции. Объяснение таких настроений первых корейских иммигрантов кроется в том, что феодальная Корея в тот исторический период переживала последнюю стадию самоизоляционизма, который завершился лишь в 1876 г. подписанием с Японией Канхваского договора. На 50-е—60-е годы XIX столетия пришелся пик эпохи самоизоляционизма в Корее… Политика самоизоляционизма, проводимая корейским правительством, носила тогда тотальный характер и являлась своего рода естественно-защитной реакцией на попытку «великих держав» открыть Корею… Присоединение Южно-Уссурийского края к России вызвало усиление корейской политики самоизоляционизма в северо-западном направлении, что, по-видимому, не обошлось без давления на Сеул со стороны цинского Китая… Категорическое запрещение корейцам переселяться на российскую территорию было вполне естественным с точки зрения интересов Корейского государства, как и любого другого… О том, что законы, охранявшие изолированность Кореи, действовали, свидетельствует следующий исторический факт. В июне 1864 г. в провинции Хамген чиновник и еще один человек, обвиненные в пересечении корейско-русской границы, «были обезглавлены на берегу Тумэни в знак предупреждения против аналогичных нарушений закона. Это был первый из многих таких случаев» (цитата из работы корейского историка Чин Ён Цоя)… Приведенных фактов вполне достаточно, чтобы понять, что ни о каком свободном переселении корейцев на русскую территорию в то время не могло быть и речи.
А.И. Петров также указывает, что «в Корее в то время тяжесть налогов, сборов и просто поборов была для многих корейских крестьян непосильной». В двухтомном советском академическом издании «История Кореи» говорится, что «тягчайшим бедствием оставался военный налог», а особенно тяжелыми для простых корейцев были «земельный и множество других налогов, которые все чаще взимали деньгами», что вело корейское крестьянство к протестам и даже восстаниям.
Упоминавшийся выше М.П. Пуцилло писал примерно то же самое: «Население двух северных провинций Кореи, вообще бедных и бесплодных, не раз испытывало неурожай и неразлучный с ним голод. Если к этому прибавить большие налоги и подати хлебом, которыми обложены жители несоразмерно с их средствами и сверх того страшный гнет, которому они подвергаются со стороны чиновников, то станет совершенно понятно, почему беднейшие из жителей этих двух провинций решились оставить родину и переселиться в соседние русские земли… Несмотря на все лишения, которые приходилось испытывать переселявшимся корейцам, они не только не помышляли о возвращении на родину, но старались как можно скорее закрепить себя на русской почве. К этому побуждало их отчасти опасение попасть вновь под иго и месть ненавистного для них правительства Кореи, но вместе с тем и сознание превосходства нашей культуры и нашей религии».
Вспомним уже цитировавшуюся книгу Н.М. Пржевальского, в которой он причинами иммиграции корейцев называл «густую населенность Корейского полуострова и развившиеся там вследствие этого нищету и пролетариат», а также «грубый деспотизм, оковавший собою все лучшие силы народа». А вот высказывание по этому поводу известного сибирского историка и публициста В.И. Вагина (1875 год): «Не менее важно было это переселение и в политическом смысле. Оно составляло явный протест корейского населения против деспотизма его правительства. Оно в то же время доказывало, что русский порядок управления корейцы предпочитают всем другим известным им порядкам». Соглашаясь с причинами переселения, указанными Н.М. Пржевальским, В.И. Вагин добавляет к ним тягость военной службы: по его мнению, «значительное число перешедших к нам корейцев были военные дезертиры».
Почти через 20 лет после Н.М. Пржевальского, в 1885 году, газета «Восточное обозрение» (Иркутск) называла причинами переселения корейцев в пределы России своеволие дворян, продажность и злоупотребления чиновничества, отсутствие правильного судопроизводства, произвол, жестокость и рабство в Корее… «Такое значительное переселение корейцев в наши пределы объясняется разнообразными причинами, с одной стороны сильным истощением почвы в прилегающих к нам северных провинциях Кореи, рядом неурожаев и самой беззастенчивой эксплуатацией населения местными корейскими чиновниками, известными на всем Дальнем Востоке за искусных взяточников; с другой стороны наличием в наших пределах почвы, подходящей вполне для их культуры, и особенно предупредительное к ним отношение первых русских начальников края» – это выдержка из отчета 1912 года уполномоченного российского МИДа В.В. Граве.
Н.А. Насекин, чиновник по особым поручениям при Приамурском генерал-губернаторе, в историческом очерке «Корейцы Приамурского края» (1896 год) отмечал, что, кроме «нужды и голода, вызванных бесконечными вымогательствами алчных корейских чиновников», одной из причин «явилось твердое убеждение корейцев, что в России они получат полноправность, которой были лишены в Корее до того, что никто не располагал не только своей собственностью, но и жизнью».
Уже упомянутый А.Я. Максимов в книге «На далеком Востоке» так говорил о мотивах перехода корейцев в Россию: «Чтобы выяснить истинные причины замечательной эмиграции азиатской, дикой народности в русские пределы, следует обратить внимание на то тяжелое, исключительное положение, в котором находятся корейцы на своей родине. Корейское правительство обращается с подданными своевольно и бесчеловечно. Народной собственности в Корее не существует; все безраздельно принадлежит владеющему классу: сбережения отбираются в казну. При себе разрешается иметь только необходимую пищу, одежду и живность: деньги для народа – запрещенный плод. Кореец счастлив, если у него есть горсть рису – утолить голод и чашка воды – утолить жажду; он рад отдать все, чтобы только была оставлена ему его жизнь, а также не были бы затронуты жизнь и спокойствие его семейства».