Пересмешник
Шрифт:
В его словах была доля истины, хотя я видел, что он больше не сомневается, что наши догадки верны. Но со свойственной ему осторожностью Данте собирался увидеть все собственными глазами. Я не возражал по нескольким причинам. Во-первых, потому что доверял его мнению. Во-вторых, потому что считал, что Скваген-жольц — это последние, к кому надо бежать и кричать: «Здесь тру-тру!» [39] Разумом я понимал, что мы утаиваем очень важную информацию, но в моем сердце до сих пор было слишком много ненависти к нашим законникам, так что я просто кивнул:
39
Тиль
— Хорошо, будь по-твоему.
Данте сжал кулак, прошептал в него свое имя, добавил формулу вызова, которой учат любого владеющего Обликом лучэра. Два ближайших электрических фонаря низко загудели, гротескные белые лампы накаливания затрещали, мигнули, вновь вспыхнули, но теперь уже гораздо более тускло и, наконец, погасли. Спустя мгновение, словно из другого мира, обретя видимость, из мрака выехала карета.
Четыре лошади, ноздри которых извергали пар, были маслянисто-черными, с рыжими гривами, хвостами и копытами. Эти яркие пятна диссонировали со всем остальным мрачным антуражем готической, серой, словно сотканной из теней кареты с большими колесами и непроницаемыми для солнечных лучей стеклами, на бортах которой живого места не было от зловещих, вырезанных из дерева фигур. Впрочем, дерево — обман глаз. Стоило внимательнее приглядеться к произведению неизвестного мастера, и становилось понятно, что материал этот нечто иное, чем то, что используется при создании обычных земных карет. Фигуры находились пускай в медленном, но постоянном движении, и, если смотреть на них долго, можно было заметить, как они меняются, перетекают друг в друга и порой корчат тебе страшные гримасы. Я слышал от Стэфана истории, что если смотреть очень долго, то можно сойти с ума от того, что покажут тебе эти твари — всего лишь дальнее эхо отголосков криков сгоревших душ.
Теневой кучер был под стать своему экипажу — высокое, закутанное в старый плащ нечто, в цилиндре и полумаске с гротескным алым клювом вместо носа, скрывавшей верхнюю половину лица. Нижняя ничем не отличалась от человеческой, разве что кожа была более бледной и сально блестела.
Кучер повернул голову в нашу сторону, его оранжевые, тыквенные глаза горели призрачным огнем. Он нетерпеливо пошевелил поводьями, приглашая отправиться в путешествие.
Эти ребята, младшие подмастерья младших помощников младших помощников Всеединого, имеющие потустороннюю природу, были не прочь служить потомкам существа, создавшего наш мир. Если твоя кровь чиста настолько, что у тебя есть Облик, ночью кучера в твоем распоряжении, и сотканная из теней карета готова доставить клиента в любую точку Рапгара.
Данте подошел к экипажу, распахнул дверцу, предлагая мне забираться первым, и рыкнул на амнисов, велев тем быть на козлах. Мой друг назвал адрес и с удобством откинулся на мягком бархатном диване.
Несколько секунд ничего не происходило, затем появилось давно забытое мной ощущение. В животе словно бы образовалась дыра, и теперь в нее начало засасывать всю вселенную. Это все равно что оказаться под валом в прокатном стане одной из фабрик. Тебя вдавливает в диван, сжимает, перекручивает, затем все покрывается инеем, и ты делаешь оборот на триста шестьдесят градусов, видишь себя со стороны, с застывшими глазами, в которых не отражается ничего, кроме бесконечной пустоты, а потом краски блекнут, словно прогорающая над свечой бумага, заменяются чернильной тьмой, и в следующее мгновение тебя озаряет вспышка реального мира.
Прошло секунды две, от силы три, я поправил покосившуюся шляпу и, тряхнув головой, сказал:
— Совсем забыл, как это бывает. Данте тонко улыбнулся:
— Влад — искусный палач. Пожертвовал твоим умением вызывать карету, но зато сохранил тебе Облик и Атрибут. Обычно их отрубают начисто.
— Тебе лучше знать, — сказал я, все еще испытывая ощущение, что мне в уши набили несколько фунтов ваты.
Я распахнул дверь и спрыгнул на землю, оглядываясь по сторонам.
Густой липовый парк, полностью растерявший листья, спал десятым сном. Было удивительно тихо и очень темно. Луна совсем исчезла за наползшими облаками, и Стэфан, не дожидаясь просьб, начал светиться.
— Силе-о-он! — с издевкой сказал ему Ио, весело ткнув Зефира локтем в бок. — Что скажешь, братишка?
— Вели-ик, — осклабился Зеф, и эта парочка, не сговариваясь, засияла.
Свет, исходящий от каменных тел, разогнал мрак на расстоянии почти в сорок футов. Стэфан погас и грубо выругался. Они довольно загоготали.
Данте между тем оставил роспись в путеводной книге Теневого кучера и присоединился к нам.
— Идем, посмотрим на то, как спят величайшие. Прямая широкая аллея привела нас на большую круглую площадь, заканчивающуюся на противоположной стороне дугообразной высоченной колоннадой — входом в усыпальницы. Здесь горели фонари, но не электрические, как везде на острове Рыбы, а газовые. Пикли отказались проводить освещение на огромную территорию некрополя, мотивируя это сотней разных причин, начиная с религиозных и заканчивая трудоемкостью и рискованностью процесса.
— Мне изменяет зрение или это действительно то, что я думаю? — Я с удивлением показал направо.
Там, между парком и белоснежным забором кладбища, приютилось какое-то здание, над крышей которого торчали головы трех железных исполинов. По очертаниям я узнал паровых чудовищ, которые развлекают публику, сражаясь на Арене.
— Все верно. После сборки в цеху их привозят сюда на барже, чтобы испытать перед боями. Проверяют мощность паровых котлов, скорость, баланс, равновесие и не перегружены ли они броней. Когда испытания завершаются, машины перебрасывают в Гавань и везут на Арену на подводах.
— И где их испытывают? — Я ничего не понимал. — Они что, по гробницам шастают?
— Да нет. Здесь большая просека, через весь остров, прямо до моря. Пространства хватает, и любопытных глаз нет — неделями не появляется ни одна живая душа.
Это точно. К усыпальницам по старой традиции не спешат подходить. Просто так. На всякий случай.
— Ты-то откуда знаешь про эти штуки? Он рассмеялся:
— Забыл, что я спонсировал постройку одной такой машины? Пару раз сюда приезжал смотреть на результат.
— И как только Князь разрешил ходить этим консервным банкам рядом с могилами своих предков! — возмутился Стэфан.
— Думаю, что он об этом даже не подозревает, — подмигнул Данте. — Как я только что сказал — в усыпальницы приходят, только когда следует кого-то хоронить, а это случается очень нечасто. Здесь нет никого, кроме нескольких сторожей, уборщиков и общины митмакемов, которых не удовлетворяют условия Королевства мертвых.
— Митмакемов выселили четырнадцать лет назад, хозяин, — подал голос Ио.
— Ну тебе видней. Ты читаешь газеты чаще, чем я.
Мы пересекли площадь, где на засыпанных листвой камнях были выложены изображения цапли и лотоса, и оказались возле огромной колоннады. Она изгибалась подковой, а наверху, на портике, застыли тысячи гротескных статуй. Большие створки резных ворот, ослепительно-белых, все еще украшенных сусальным золотом, были замкнуты на огромный засов. Их открывали лишь в случае похорон Князя, перед траурной процессией. Это случалось раз в несколько веков, и лишь старая магия, оставшаяся в металле, не давала петлям ржаветь.