Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая
Шрифт:
Пересвет не успевал отогревать рукавицей замерзшие нос и щеки, ему хотелось прибавить шагу, чтобы согреть озябшие пальцы ног, но идти быстрее он не мог. Игумен Сергий и без того с трудом переставлял ноги, опираясь на него.
В дремучем ельнике за тремя уставшими путниками увязалась стая волков.
Видя беспокойство своих послушников, у которых не было с собой никакого оружия, отец Сергий молвил им, мол, молитва и сила крестная защитят их от дикого зверя и от лихого человека. Верный своему жизненному правилу, игумен Сергий слабым хриплым голосом принялся повторять заученный наизусть псалом святого Иоанна Лествичника как верное средство от страха и избавления
Слушая монотонное бормотание игумена Сергия, Пересвет устало брел по колено в снегу рядом с узкой тропой, по которой шел старец. Одной рукой Сергий опирался на посох, другой – на локоть Пересвета. Ослябя, идущий позади Сергия, то и дело оглядывался назад, ощущая холод между лопатками. Волчья стая следовала за людьми, растянувшись длинной вереницей на тропинке. Матерый вожак тыкался узкой длинной мордой в человеческие следы, то навостряя, то прижимая к голове свои острые короткие уши. Когда Ослябя оборачивался, то его глаза, обрамленные белыми заиндевелыми ресницами, всякий раз встречались с песочно-зелеными внимательными глазами лесного хищника.
Волки сопровождали людей почти до самого монастыря, лишь когда потянуло дымом из монастырских печей, звери отстали, затерявшись в лесу.
В тесную бревенчатую келью Пересвет и Ослябя внесли игумена Сергия на руках, ибо он упал без сознания у самых ворот обители.
Монахи немедленно сбежались к постели занемогшего Сергия, объятые смятением и тревогой. Послали за иеродьяконом Симоном, сведущим во врачевании. Пришел и властный Стефан, старший брат Сергия, имевший в обители должность эпитирита, то есть инока-надзирателя. Стефан сердито погрозил Ослябе и Пересвету кулаком, не промолвив ни слова, но по его глазам было видно, что он негодует на них за то, что они не убедили игумена переждать холода в Переяславле.
Пересвет хотел было ответить Стефану, мол, упрямство его брата сильнее любых уговоров, но Ослябя не позволил ему этого, уведя его прочь. «Не вноси склоки и раздоры в сии мирные стены, брат», – шепнул Ослябя Пересвету.
Глава третья Вести из Брянска
В марте этого же года в Переяславле-Залесском состоялся еще один княжеский съезд. Оба Дмитрия, московский и суздальский, подтвердили свою решимость вместе бороться с Ордой.
Не остался в стороне от этого события и митрополит Алексей.
Не забыли князья и про игумена Сергия, прислав в его обитель гонца с извещением о времени и месте нового княжеского съезда. Однако сраженный сильной хворью Сергий не смог прибыть в Переяславль. Был он в ту пору совсем плох, так что монахи втихомолку поговаривали, мол, захиреет их обитель без Сергия, ибо лишь из-за его подвижничества и святости этот лесной монастырь пользуется славой у народа и сильных мира сего.
В конце марта князь Василий, сын суздальского князя, с ведома отца приказал своим дружинникам перебить большой отряд татар в Нижнем Новгороде – то было посольство, присланное Мамаем. Отныне все мосты к соглашению с Мамаем для суздальско-нижегородских князей были сожжены. Падала тень от этого кровавого дела и на московского князя, который не удержал своего тестя и его сына от нападения на ордынское посольство. Татары никому не прощали убийства своих послов, считая это тяжелейшим оскорблением. Теперь оставалось только ждать ответного хода Мамая.
В начале лета конные отряды татар совершили набег на южные окраины нижегородских земель. Дальше татары вторгнуться не посмели, страшась морового поветрия, совсем недавно прокатившегося по Владимирской Руси.
Это развязало руки московскому князю и его союзникам. В июле 1375 года Дмитрий Иванович и Владимир Серпуховской выступили на Тверь. В походе участвовали дружины суздальских, нижегородских, ростовских, ярославских, белозерских, моложских, стародубских князей. На Тверь двинул свою рать и давний враг Михаила Александровича – кашинский князь Василий Михайлович. Пришли по призыву Дмитрия Ивановича и ратники из Новгорода Великого.
*
Холм, на котором стояла Сергиева обитель, назывался Маковец. Поскольку бревенчатый храм в этом монастыре был освящен во имя Святой Троицы, то и монастырь получил название Троицкого. Однако в народе эту монашескую обитель чаще всего называли Троице-Сергиевой. Сами же монахи, живущие здесь, именовали свой лесной монастырь либо Сергиевым посадом, либо просто Маковцем.
В один из жарких июльских дней инок Стефан заявил братии, что он отправляется в Москву к митрополиту, дабы обсудить с ним нелегкий вопрос, кого поставить игуменом в Троицкой обители, когда Сергий отойдет в мир иной. Стефан был уверен, что его брат едва ли протянет до середины лета. Все целебные снадобья были испробованы, все лечебные измыслы были применены, но лучше от этого Сергию не стало. Он лежал на ложе в своей избушке худой и желтый, не имея сил даже перевернуться на другой бок. Пищу Сергий не вкушал, лишь пил козье молоко и медовую сыту.
Приезжал из Москвы и лекарь-бесермен со своими снадобьями заморскими, но и его лекарства Сергия на ноги не поставили.
«Как ни горестно, братья, но пора нам о новом игумене промыслить, – сказал Стефан на одной из общих трапез. – Пусть митрополит сам укажет своим перстом на того из нас, кто более достоин сана игуменского».
Отправляясь в Москву, Стефан взял с собой Пересвета, к которому он благоволил и которого частенько брал в попутчики, зная его недюжинную физическую силу и воинское мастерство. Края вокруг Троице-Сергиевой обители были глухие, здесь издавна находили прибежище разбойники и беглые холопы. До конца искоренить разбой на лесных дорогах было не под силу даже московскому князю, несмотря на его многочисленную рать.
Маковецкие монахи, проводив Стефана в путь до Москвы, недовольно переговаривались между собой. Все они, открыто и втихомолку, возмущались тем, что Стефан не просто торопится похоронить Сергия, но еще и метит на его место. От гордыни и вспыльчивости Стефана уже пострадали многие из здешних иноков и послушников. Когда-то Стефан был духовником московского князя Симеона Гордого. Живя в Москве, Стефан привык к почестям и вниманию, его раздражало, что в Троицкой обители существует полное равенство между всеми ее обитателями. Стефану также не нравилось, что монастырь на Маковце чаще именуется Сергиевым, нежели Троицким.
Недавний случай, когда Стефан не выдержал и устроил скандал из-за мелочи, был еще у всех иноков на устах. Во время субботней службы в храме регент церковного хора взял богослужебную книгу, по которой следовало вести литургию. Стефан узрел в этом грубое нарушение обряда, поскольку в отсутствие игумена эту священную книгу надлежало брать либо иеродьякону, либо эпитириту, то есть ему, Стефану. «Почто ты протягиваешь руку к Святому Писанию прежде меня? – закричал Стефан на монаха-регента. – Кто есть старший на месте этом? Не Сергий, но я избрал сие место на Маковце для обители. Господь сему свидетель!» Потеряв власть над собой, Стефан еще долго выкрикивал все то, что не давало ему покоя, о чем давно шептались недовольные им монахи.