Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая
Шрифт:
Сравнив две серьги, Пересвет получил надежное подтверждение тому, что его возлюбленная все-таки угодила в руки разбойников. Эту вторую серьгу кто-то из лесных грабителей вынул из уха Шуги.
Угрожающе выдвинув нижнюю челюсть, Пересвет подступил к рыжему злодею. Он показал ему серьги, сказав, что дальше отпираться бесполезно.
– Ответь, где девица? – промолвил Пересвет, схватив разбойника за бороду. – Лучше ответь добром, жива она иль нет?
Прочитав в безжалостных глазах Пересвета свой смертный приговор, рыжий детина криво усмехнулся. Он был не робкого десятка.
–
– Угадал, – ответил Пересвет. – С твоими побратимами я тоже переведаюсь, злыдень. Не уйдут они от меня! Но тебе лучше ответить на мой вопрос, тогда ты умрешь без мучений.
– Что ж, изволь, – с той же усмешкой обронил рыжеволосый. – Нет в живых той девицы. Позабавились мы с ней, а потом убили ее. Мы всегда так делаем.
От услышанного у Пересвета перехватило дыхание.
– Где ее тело? – дрогнувшим голосом спросил он.
– Не знаю, – ответил рыжеволосый, неопределенно махнув рукой в сторону леса за рекой. – Где-то в чаще лежит. Не я убил ту девицу…
– Кто ее убил? – Пересвет рванул разбойника за волосы.
– Мой побратим Лодыга, – морщась от боли, вымолвил рыжеволосый. – Он в лесу сейчас, с ним еще четверо наших. Они устраивают надежный схрон для барахлишка награбленного.
Пересвет отступил на шаг от злодея и выдернул меч из его плеча, тот едва не упал, опершись на раненую ногу.
– Помолись перед смертью, – холодно промолвил Пересвет, занеся меч над рыжеволосым.
– Я не трачу время на подобную чушь! – проворчал разбойник, сидя на земле и глядя на Пересвета снизу вверх. – Опомнись, чернец. Не пристало тебе творить зло собственными руками.
Рыжеволосый закашлялся, в этот момент Пересвет заколол его одним ударом меча.
– Смерть – не зло; зло – это дурная жизнь, – прошептал Пересвет, вытирая окровавленный меч об одежду мертвого разбойника.
Глава пятая Богоматерь Одигитрия
Разграбление разбойными людьми купеческого каравана на какое-то время взбудоражило жителей села Косариха, но еще большие толки среди здешних смердов вызвало появление некоего чернеца, который не только разыскал в чаще леса убежище разбойников, но и истребил их в одиночку. Княжеским дружинникам, приехавшим из Москвы с той же целью, селяне молвили, не пряча ухмылок, мол, долго вы, молодцы, собирались. Нашелся в Троице-Сергиевой обители храбрец, который рассчитался со злодеями сполна.
Московский воевода Волуй Окатьевич, возглавлявший отряд княжеских гридней, пришел в дом смерда Рутына, узнав, что тот храбрый чернец гостит у него.
– Поклон тебе, инок, от меня и князя Дмитрия Ивановича, – сказал воевода, встретившись с Пересветом под низкими сводами полутемного крестьянского жилища. – Проси, чего хочешь, за свою работу. Опередил ты княжеское возмездие, поразил злодеев своей рукой, как молнией небесной. По всему видать, младень, воин из тебя отменный!
Пересвет лежал на скамье у печи, закинув руки за голову. При виде воеводы в блестящей кольчуге и красном плаще он сел, спустив босые ноги на деревянный пол. На его заросшем бородой лице лежала печать глубокой печали.
– Ничего мне не нужно, воевода, – сказал Пересвет, не глядя на гостя, присевшего на скамью рядом с ним. – Все у меня есть, токмо радости в сердце нет. Потерял я невесту любимую, и от этого пусто у меня на душе и весь свет для меня – пустыня.
– Меня кличут Волуем Окатьевичем, – промолвил воевода, сняв шапку с головы. – А как тебя звать, младень? Хочу князю о тебе поведать.
Пересвет назвал свое имя, откинув голову назад и устремив безразличный взор в потолок. Он был бледен, его светлые длинные волосы были слегка взлохмачены. На нем была обычная крестьянская рубаха из неотбеленного льна, чистая, но мятая.
– Где же ты выучился тихим скрадом по лесу ходить? – поинтересовался Волуй Окатьевич.
– В Пруссии, – тихо ответил Пересвет.
– Тебе, что же, с тевтонцами сражаться доводилось? – опять спросил воевода.
– Было дело, – проговорил Пересвет тем же тоном.
– Нашему князю такие воины, как ты, надобны, – продолжил Волуй Окатьевич. – Надумаешь встать у княжеского стремени, младень, дай мне знать. Меня в Москве всякий знает.
– Нет, воевода, – Пересвет тряхнул спутанными волосами, – не хочу служить никому, кроме Господа. Лишь в молитвах я нахожу утешение.
– Это в тебе боль говорит, друже, – мягко сказал Волуй Окатьевич. – Боль-то пройдет, поверь мне. Жизнь не стоит на месте.
Всех убитых Пересветом разбойников смерды из Косарихи вынесли из леса, чтобы княжеские гридни могли опознать среди них тех, за кем давно шла охота. Потом трупы злодеев закопали в овраге за селом.
В Сергиеву обитель Пересвет вернулся в ореоле славы доблестного мстителя, которая дошла до монастыря раньше его.
Был конец августа.
В монастыре царило радостное оживление, поскольку игумен Сергий одолел-таки свою тяжкую хворь и встал с постели. Выстоять службу в храме Сергий еще не мог, так как был очень слаб, но по обители он передвигался самостоятельно и присутствовал на всех трапезах.
Со Стефаном у Сергия состоялся серьезный разговор наедине, после которого Стефан ушел в Москву и больше не вернулся в лесную обитель. Монахам стало известно, что игумен Сергий не одобрил то, что Пересвет ушел из монастыря на кровавое дело с ведома и разрешения Стефана. Сергий полагал, что Стефан не имел права так поступать. Вместо того чтобы отговорить Пересвета от столь рискованного намерения, Стефан, наоборот, подтолкнул его к этому своим одобрением.
Теперь вставал вопрос о допустимости нахождения послушника Пересвета в стенах монастыря, ибо убийство многих людей, пусть и злодеев, висело на нем тяжким грузом. Среди монахов были такие, кто не желал садиться с Пересветом за один стол, не желал стоять с ним рядом на литургии в церкви. Всем было ведомо, что Пересвет взялся за оружие, мстя за гибель любимой женщины. Кто-то из схимников был готов ради этого простить Пересвету столь тяжкий грех смертоубийства, а кто-то не собирался этого делать; эти люди и связь с женщиной считали тяжким грехом.