Перевал в середине пути. Как преодолеть кризис среднего возраста и найти новый смысл жизни
Шрифт:
Перевал в середине пути скорее можно назвать психологическим переживанием, чем хронологическим событием. В греческом языке существуют два слова, которые обозначают время: «chronos» и«kairos», но они существенно отличаются по своему значению. Chronos – это равномерное, поступательное движение времени; kairos – время, раскрывающееся в своем глубинном измерении. Таким образом, 1776 год для американцев означает существенно больше, чем обычный календарный год; это – трансцендентное событие, определившее каждый последующий год в современной истории США. Перевал наступает, когда человек вынужден увидеть в своей жизни нечто большее, чем просто хронологическую последовательность лет. Чем более бессознательным остается человек – что очень легко в нашей культуре, – тем с большей вероятностью он будет рассматривать жизнь лишь как последовательность событий с
Переход через Перевал происходит, когда человеку приходится заново задавать вопросы, которые однажды уже появлялись в его детском сознании, но со временем стерлись из памяти. Этот переход начинается тогда, когда ему уже не удается избежать проблем, которые ранее получалось обходить стороной. К нему неумолимо возвращается вопрос о его идентичности, и он уже не может уклониться от его решения. Повторяю: переход через Перевал в середине пути начинается с вопроса: «Кто я такой, если вычесть мою индивидуальную историю и те роли, которые мне приходилось исполнять?»
Наше прошлое постоянно присутствует в нашей психике, оно динамично и автономно: оно сформировало нас и продолжает оказывать свое воздействие. Так как мы были созданы для исполнения социальных ролей, например, роли супруга, родителя или добытчика в семье, – мы проецируем свою идентичность на эти роли. Джеймс Аджи начал свою автобиографическую повесть так: «Сейчас вы узнаете о летних вечерах в Кноксвилле, штат Теннеси, о том времени, когда я там жил и вполне успешно выдавал себя за ребенка» [10] . Все великие вопросы появились еще тогда, когда мы были детьми и по ночам, лежа в своей кроватке, молча наблюдали за взрослыми, не спуская с них глаз, замирая от страха и наслаждения. Но бремя образования, вживание в роль родителя и постепенное окультуривание со временем вытеснили детский трепет и заменили его социальными ожиданиями и культурными нормами. Аджи завершает свое предисловие, вспоминая о том, как взрослые брали его из кроватки «как самое близкое и любимое в доме существо: но они никогда, ни за что, ни сейчас, ни потом не говорили мне, кто я такой, и никогда об этом мне не скажут» [11] .
10
A Death in the Family, p. 11.
11
Там же, p. 15.
Такие серьезные вопросы придают ценность и значимость нашей жизни. Если мы забываем о них, то попадаем в плен социальных условностей, пошлости и в конце концов – отчаяния. Если нам посчастливится достаточно пострадать, то испытанные потрясения пробудят сопротивляющееся сознание, и эти вопросы встанут перед нами вновь. Если же у нас хватит мужества и желания самим позаботиться о себе, то через эти страдания мы сможем вновь вернуть себя к жизни.
Хотя некоторые из нас встречаются со своим Я в результате какой-то беды или несчастья, предупреждения о грядущих страданиях возникают гораздо раньше. Мы почти не ощущаем легких подземных толчков у нас под ногами, а потому сначала просто не обращаем на них внимания. Тектонические толчки, старшие братья тектонического напряжения, происходят еще до того, как мы полностью их осознаем.
Я знаю человека, который в двадцать восемь лет достиг всего, о чем мечтал: стал доктором наук, обзавелся семьей, опубликовал книгу, получил хорошую преподавательскую должность. Впервые он почувствовал близость сейсмических толчков через несколько лет после того, как достиг желаемого: он стал скучать и постоянно ощущать недостаток энергии. С ним случилось то, что в той или иной мере случается с большинством из нас. В последующие десять лет он написал еще несколько книг, у него родилось еще несколько детей, ему предложили еще лучшую преподавательскую должность. Вся его деятельность подчинялась определенному рациональному плану и производила очень хорошее внешнее впечатление, являясь типичной карьерной лестницей, по которой все мы стремимся как можно выше подняться, проецируя на нее свою идентичность. Когда ему исполнилось тридцать семь лет, он оказался в глубокой депрессии, которая до этого развивалась в скрытой форме, и почувствовал почти полное безразличие к жизни, утратившей для него всякий смысл. Он бросил работу, ушел из семьи и открыл в другом городе кафе-мороженое в викторианском стиле. Стало ли такое поведение гиперкомпенсацией его прошлой жизни? Подавил ли он в себе правильные и полезные вопросы, которые встали перед ним на подходе к Перевалу и заставили обратить на себя внимание? Или же что-то случайно натолкнуло его на путь, который во второй половине жизни оказался для него более предпочтительным?
Часто сейсмические толчки ощущаются даже в неполные тридцать лет, но в этом возрасте их можно просто не заметить. Наполненная жизнь, манящие дороги, крутые виражи требуют все больше усилий, но человек довольно легко, без особого напряжения, тратит все больше энергии и практически не обращает внимания на сделанные ему предупреждения. Ему приходится несколько раз пройти по кругу только для того, чтобы точно узнать, круг ли это или овал. Прочувствовать, осознать свои психологические паттерны, с их издержками и побочными эффектами, человек может тогда, когда не единожды выстрадал их. Часто при ретроспективном взгляде на свое поведение люди испытывают разочарование и унижение, видя свои ошибки, признавая свою наивность и осознавая свои проекции. Но таково типичное состояние первой взрослости: полное просчетов, озарений, запретов, ошибочных предположений с обязательным молчаливым проигрыванием извлеченных из памяти детских установок. Если не произошло движения вперед с неизбежным совершением ошибок и набиванием на лбу шишек, – значит, человеку приходится оставаться в состоянии детства. Если же он пересматривает свою жизнь, оказавшись в начале ее второй половины в поворотной точке, то ему следует осознать совершенные им неизбежные бессознательные просчеты и простить себя за них. Но не прийти к осознанию даже во второй половине жизни – значит, совершить непростительную ошибку.
Существует ряд характерных симптомов или ощущений, на которых мы подробнее остановимся ниже. Они позволяют уяснить требования, предъявляемые жизнью при переходе через Перевал. Эти симптомы и переживания проявляются независимо от воли Эго. Они дают о себе знать тихо и постепенно, день за днем, нарушая сон внутреннего ребенка, который хочет предсказуемости и больше всего ценит безопасность. Однако эти симптомы свидетельствуют о неизбежном движении жизни к неизвестной конечной цели – телеологическом процессе, подчиняющемся таинствам природы и имеющем мало общего с желаниями и чаяниями невротического Эго.
Новый тип мышления
Как упоминалось ранее, для детского возраста характерно магическое мышление. Эго ребенка еще не закалилось в борьбе, еще не определилось в отношении собственных границ. Внешний мир объектов и внутренний мир желаний часто сливаются между собой. Желания кажутся возможностями, и даже очень вероятными. В них проявляется нарциссизм ребенка, который хочет считать себя центром вселенной. Такое мышление является иллюзорным и возвышенным, но для ребенка это совершенно естественный стиль мышления. «Я хочу стать взрослой, нарядиться в белое платье и выйти замуж за принца». «Я хочу стать космонавтом». «Когда я вырасту, я стану известной рок-звездой». (Попробуйте вспомнить свои самые сокровенные детские желания и поразмышлять, что с ними сделала жизнь.) Магическое мышление ребенка больше всего заставляет его поверить в свое бессмертие – в то, что он обязательно станет известным и богатым, что ему удастся спрятаться от смерти, а значит, избежать той участи, которая ждет всех остальных. Такой тип мышления преобладает до десяти лет, хотя к этому возрасту дети уже очень хорошо ощущают свои ограничения. Иллюзия собственного превосходства и неординарности иногда имеет тяжелые последствия для некоторых детей, но на других она не оказывает никакого влияния. (В детстве я думал, что, став взрослым, мог бы заменить Джо Димаджио, центрового команды «Нью-Йорк Янки». Увы, оказалось, что всеми необходимыми качествами центрового обладал не я, а Микки Мантл.)
Чувствуя боль и пребывая в полном смятении, которое присуще подростковому возрасту, страдающий ребенок надевает на себя маску грубости. К тому же его совсем неокрепшее Эго проявляет настойчивую склонность к мышлению, которое сейчас называют героическим. Хотя оно становится гораздо более реалистичным, в нем все равно сохраняется способность надеяться и проецировать все неизвестное ему содержание с помощью фантазии о величии и совершенстве. Можно с грустью смотреть на жалкие руины родительского брака и прийти к выводу: «Я знаю жизнь лучше, чем они, и поступлю гораздо умнее». Можно по-прежнему надеяться получить должность генерального директора фирмы, написать великий американский роман, стать потрясающим родителем.
Героическое мышление полезно, ибо, если ждать только грядущих испытаний и разочарований, кому же захочется становиться взрослым? Люди меня иногда спрашивают, когда наступит день их торжества, но как бы ни было неприятно произносить такие слова, у меня все-таки не хватает душевных сил на то, чтобы сказать им правду. А кто может, спокойно глядя в вопрошающие и исполненные надежды глаза человека, сказать: «Несколько лет спустя вы, скорее всего, возненавидите свою работу, ваш брак будет висеть на волоске, ваши дети вызовут у вас сердечный приступ и вы испытаете столько страданий и потрясений, что подумаете о том, не написать ли книгу о своей жизни». Кто может поступить таким образом по отношению к тем романтичным и наивным людям, стремящимся через тернии к звездам и горящим желанием обязательно их достичь, даже если они пошли той же кривой и скользкой дорогой, которой шли их родители?