Переверданс! Пирожое для Пушкина

Алмазов Борис Александрович

Он и дома, когда разучивал этюд, от которого у него даже плечи заболели, легко мог представить как придет, одевшись пиратом, обязательно с дедушкой пиратом, в музыкальную школу. Все бабушки и принцесса на горошине в обморок упадут!

А вообще то Кеша, конечно, очень расстроился. Дома, когда он вспоминал как они хорошо разговаривали с дедушкой из музыкальной школы, у него пальцы с клавиатуры соскальзывали, а в горле появлялся ком – предвестник слез…

Кеша закрыл крышку пианино и лег на нее щекой, крышка была гладкой и холодной… В носу у него защипало…

Хорошо еще, что дома он один, а то бы Сандра сразу стала его дразнить – и допытываться из за чего он нюни распустил будто кисейная барышня… Что это за барышня такая? Видно не весело жилось – раз она нюни распускала.

И вдруг, когда слезы уже собирались выкатиться и жгли глаза – Кеша услышал тихое постукивание…. Легкий стук шел от окна. На цыпочках Кеша подошел к окну, заглянул за занавеску и увидел двух птичек. Одна висела на куске сала вцепившись в него коготками, а другая подлетала трепеща крылышка и тоже клевала еду. Кусок сала раскачивался и стучал в стекло.

– Синички прилетели! – ахнул Кеша и сразу позабыл все свои печали.

Птички, того же размера и такие же шустрые как воробьи, были необыкновенно красивы.

Грудки и животы – ярко желтые, щечки белые, на голове черная шапочка. Черный галстучек через все пузико, хвостик и крылышки темные и на крылышках белые полосочки – перевязочки. Ну, как у дежурных по чистоте в классе. А спинки темно желтые с зеленоватым отливом…

– Почему же они называются синички? – подумал Кеша, любуясь птахами, которые деловито долбили сало: – на них же ничего синего нет! Ни одного перышка.

– Фьють – фьють, – присвистнула синица.

– Цинь цинь – ответила ей другая, – А может – пинь-пинь, а может еще как то.

Обе синички замерли – увидели Кешу. И он тоже замер, чуть дыша, но птицы его не испугались. Наоборот! Одна синичка запрыгала по карнизу и постучала клювиком по оконной раме.

Наверно поздоровалась или она мне так спасибо говорит…– решил Кеша, и ему сделалось хорошо и весело.

Он быстро сделал уроки и даже отбарабанил на пианино все, что ему задавали в музыкальной школе. Но даже своей музыкой он синиц не спугнул! В паузах между упражнениями он слышал как синички пересвистываются и стучат то в конную раму, то в стекло. Они не боялись, наверно, сильно есть хотели… Ведь уже приморозило – все жуки, червяки и гусеницы на деревьях в лесах и парках уже наверно глубоко под кору забились и синичкам их не достать. А тут – пожалуйста – угощение от Кеши – ешьте на здоровье. А сытому никакой мороз не страшен.

Синички скоро привыкли к Кеше и теперь не боялись его, даже когда он не прятался за занавеской, а стоял у окна и любовался веселыми птичками. Ну и пусть ему не разрешают завести собаку или кошку и даже хомячков или рыбок – зато у него есть теперь живые настоящие синички. И не взаперти в клетке, а на воле. Это его друзья. Ничего, что их разделяет оконное стекло. Вот придет лето, станет тепло – можно будет окна открывать и синички, которые за зиму к нему окончательно и навсегда привыкнут, станут в комнату залетать и брать корм у Кеши

из ладошки.

Мама и Сандра ничего про Кешиных синичек пока не знали. Мама работала допоздна, а когда Сандра приводила Кешу из музыкальной школы, или с гимнастики, или из бассейна – было уже темно, синички с наступлением темноты – улетали, наверно ложились спать в своих гнездышках, которые у них где то были свиты в укромных местах.

По субботам или по воскресеньям, когда Кеше не нужно было идти в школу, он просыпался от веселого стука синичек в окно. И у Кеши сразу становилось хорошо на душе. А чтобы мама и Сандра не услышали стука и пересвистывания синиц, он сразу садился за пианино и колотил по клавишам. Оттого в музыкальной школе стал получать пятерки по специальности, а Сандра как-то с казала маме:

Смотри как он к инструменту потянулся – может, музыкантом станет?

А мама сказала :

– Не дай Бог! – Они стали рассуждать, хорошо или плохо быть музыкантом.

Кеша им, конечно, не говорил что музыкантом быть не собирается, потому что теперь твердо решил стать пограничником и стоять с автоматом, в пестром маскхалате и зеленой фуражке на границе в лесу.

Мечта эта появилась у него не случайно. В музыкальной школе, он все-таки улучил момент, когда принцесса на горошине убежала на урок и подошел к ее дедушке, чтобы спросить почему синички называются синичками, если на самом деле у них ни одного синего перышка нет?

– А потому – ответил дедушка , – называются они так не по окрасу оперенья, а из за посвиста. «Пинь – пинь, Синь-синь или зинь зинь». Некоторые люди зовут синичек синичками, а другие даже зензиверами – кому как песня синичек слышится. Погоди, ближе к весне они так распоются – колен по двадцать насчитать можно будет.

– Каких коленок?

– Не коленок, а коленцев, так разные песенки называются у птиц. Соловей вообще несколько десятков песенок выдает – так свищет – послушаешь – в Большом театре такой музыки нет!

– А откуда вы все это знаете? – полюбопытствовал Кеша.

– Я пограничником был, наслушался. Бывало, белой ночью идешь вдоль контрольно-следовой полосы, светло как днем, кругом лес стеной, сосны верхушками качают, а черемуха цветет и так пахнет, что голова кружится, и соловьи поют! Да не один! Иной раз столько будто кругом соловьи в каждом кусте… А ты говоришь – симфонический оркестр!

– Я не говорю! – сказал Кеша.

Но дедушка смотрел куда-то вдаль – точно видел ту давно прошедшую белую ночь и слышал сказочное пение птиц.

– Жаль ушедшей молодости ! – сказал дедушка вздохнув, – Хоть бы на часок

в те леса соловьиные вернуться…

– А можно туда на экскурсию поехать, – сказал Кеша, – на автобусе или на поезде.

– Нет, дорогой мой, – сказал грустно дедушка – в прошлое поезда не ходят.

– А я смогу туда поехать?

– Конечно! – сказал дедушка. – Обязательно! Вот станешь пограничником и поедешь служить на границу, а она все больше по лесам, по горам, пустыням да морям проходит… Не по городам же…