Переворот (сборник)
Шрифт:
Аслан Тамиров, державший чемодан с деньгами между ног, умер еще до того, как превратился в пылающую свечку.
От сильного удара передние дверцы машины распахнулись. Находившиеся на переднем сиденье Атос и Михо Целкаламидзе вылетели наружу.
Михо упал плашмя, грохнувшись спиной о твердую землю. В шоке он пытался встать на ноги, но взрыв остатков горючего плеснул на него свистящую спираль огня. Михо снова подбросило и перевернуло. Одежда вспыхнула на нем вся сразу — от брюк до куртки. Уже мертвый, обгоревший до неузнаваемости,
Атос лежал на спине с залитым кровью лицом. Осколок стекла сидел в левом глазу, из-под него вытекала струйка крови. Правый глаз был открыт.
Шабуров, первым подскочив к Атосу, взял его руку, пытаясь нащупать пульс. Тот ощутил прикосновение и шевельнулся, силясь подняться. Это ему не удалось. И тогда, на исходе дыхания, он сказал:
— Резо, мы все сделали. Резо, прости, не получилось…
Второй раз за день Шабурову пришлось принимать участие в составлении протокола. Начальник отделения ГАИ майор Монахов задавал вопросы, а один из инспекторов писал.
— Мы шли вплотную за ними, — объяснял Шабуров, — когда панелевоз втиснулся в поток справа и «вольво» вмазалось в грузовую платформу…
Монахов сидел, опустив глаза, и рисовал на лежавшем перед ним листке заковыристые спирали.
— Что вас заставило погнаться за ними?
— Инстинкт. Когда от гончей убегают, она бросается догонять.
— Когда вы поняли, что они убегают?
— Разве трудно догадаться? Они заметили мигалку и рванули под сто прямо от ограничительного знака.
Раздался стук в дверь, и вошел старший лейтенант с обветренным лицом и лупящимся носом.
— Что, Никонов?
— Удалось установить личность только одного человека. Это Гоги Кудидзе. Кличка Атос. Тянул два срока. Первый за угон автомобилей. Второй — за попытку ограбления сберкассы. Оба раза освобождали досрочно за примерное поведение.
Монахов задумался, потом потянулся к телефону. Набрал номер. Дождался ответа.
— Кочнев? Здравствуй, это Монахов. Ты не поможешь? С кем в последнее время работал Гоги Кудидзе? Точно, Атос. Терся в компании Шарадзенишвили? Все ясно. У тебя на него ничего нет? Есть? Куча дел? Тогда можешь их закрывать. Не можешь?
Монахов несколько минут слушал молча, потом попрощался и повесил трубку.
— Черт возьми! Это же те ребята, которые взяли обменный пункт. Сегодня их объявили в розыск. Только искали красный «москвич», а они уже гнали в черном «вольво».
— Кто они, известно?
— Один, как установлено, это Михо Целкаламидзе. Кличка Целка. О третьем пока сведений нет.
— И много они хапнули?
— Полтора миллиона долларов и три миллиона рублей.
Шабуров присвистнул:
— То-то все это так жарко горело! А как зовут Шарадзенишвили?
— Резо Иосифович, — ответил Монахов.
— Теперь мне все ясно. В бреду этот Атос сказал мне: «Резо, мы все сделали. Резо, прости, не получилось…»
— Включи это в протокол, Абузаров, — подсказал Монахов инспектору. — Глядишь, пригодится.
* * *
Два дня Синицын безвылазно жил в квартире Климова. Ни опытный омоновец, ни биолог с дилетантским опытом жертвы преследования за это время вокруг себя ничего подозрительного не заметили. На третий день Климов сказал:
— Сегодня, профессор, я тебя отправлю в деревню. Возьмем билет, доедешь на электричке до Телищева. Дальше десять верст на одиннадцатом номере до Мартыновки… Остановишься у полковника Лазарева…
— Где там одиннадцатый останавливается? — деловито спросил Синицын.
Климов расхохотался.
— Ты даешь, профессор! Одиннадцатый — это по-нашенски ать-два, по-пехотному!
— Я смотрю, — обиженно сказал Синицын, — тебе бы меня побыстрей спровадить отсюда. По-твоему, мне ехать в таком виде, как есть? Без смены белья, без бритвы, без зубной щетки? Ну, нет. Хочешь ты или нет, я заеду домой.
— Валяй, я погляжу, как тебе отвернут голову.
— Жора, не боись! Мы теперь тоже кое-чему научены. На рожон не полезу. Сперва проверю и, если что-то замечу, домой не сунусь.
Климов мрачно покачал головой. Затея ему не нравилась, но он знал, что убеждать Синицына значило не уважать себя. Биолог был упрям не только в постижении наук, но и в обычных житейских делах. Его дикое упрямство вынудило уйти из дому жену, которую он любил. Оно же не позволило ему защитить докторскую диссертацию. А уж если вопрос касался бритвы и зубной щетки, переубедить упрямца не смогли бы и десять тысяч братьев.
— Черт с тобой! — сказал Климов расстроенно. — Только будь осторожен. Голова у тебя одна…
Чтобы добраться до Мневников, Синицын сделал дикий круг. Он сперва доехал до станции метро «Молодежная» и оттуда автобусом двинулся к дому. Это походило на поездку из Москвы в Рязань через Курск, но такой маневр, по его мнению, вряд ли кто-то мог предугадать.
Последние две остановки перед домом Синицын шел дворами по противоположной стороне улицы. Прежде чем двинуться к дому, решил понаблюдать за обстановкой.
Прекрасным наблюдательным пунктом оказалась телефонная будка. Делая вид, что пытается дозвониться по номеру, который все время занят, Синицын достаточно быстро убедился: путь к собственному жилищу отрезан. На дороге стоял черный «мерседес», который уже был ему известен. Возле «Гастронома» без видимого занятия топтался крепыш в сером костюме. Он то смотрел на голубей, бродивших по газону, то поднимал голову и глядел на облака. Устав бездельничать, неторопливо пересек улицу, подошел к «мерседесу», перекинулся словами с водителем и опять вернулся на сдое место. Минуту спустя откуда-то со стороны к той же машине приблизился еще один человек. Он не просто поговорил с водителем, а взял у него пластмассовую бутылку и начал пить прямо из горлышка. Утолив жажду, вытер губы рукой и побрел на свой пост.